Что ж, раненый юноша с тростью и упрямыми губами натиска искренне считал, что его поступки всегда будут выводить на чистую воду несостоятельность чужой жизни.

Мать, мимолетно оценивая неудачное сочетание ирисов в матовой белой вазе – из букета, принесенного сыном, – неотчетливо думала о том, что раз сын был способен на кровавую дуэль, на то, чтобы застрелить строптивого приятеля или даже погибнуть, то значит, он способен на все и перечить ему невозможно. С самой весны она была поражена решением Филиппа связать себя узами брака. При его-то культе сверхчеловека… но способна ли эта простушка справиться с таким ужасным нарциссизмом? «Мой сын – убийца, – с машинальным ужасом думала Виктория Львовна, – я родила от Афанасия убийцу…»

Итак, разобравшись в подводных течениях визита, Ева нашла исключительно убедительный предлог, чтобы, допив предложенный чай с крекерами, тут же попрощаться. Она даже почти сумела оставить Филиппа с матерью, но тот в последний момент решил уходить вместе. И все же сын и Виктория Львовна были ей благодарны: все трое измотаны встречей. И вот прощание. Хозяйка дома даже скрасила в финале свою холодность ободряющей улыбкой и почти дружеским рукопожатием. Но никого уже нельзя было обмануть: они не понравились друг другу, и сейчас, по сути, заключалось немое соглашение о вежливом нейтралитете на будущее. Ева могла быть довольна: это лучшее, на что можно было рассчитывать в такой ситуации. Виктория Львовна встретила пару в белых брючках и клетчатой шотландской рубашке навыпуск с белыми манжетами. Минимум грима и украшений – только нитка крупного жемчуга на шее. Ева была в Майкиной олимпийке с плиссированной мини-юбкой из черного шелка и в Майкиных же модняцких лакировках на толстой платформе, которые только что – брошенной бомбой – вошли в моду: молодо, голенасто и дерзко. Рика вышла к столу только раз, ее голова была обмотана мокрым полотенцем, а уши заложены голубой ватой. У нее случился приступ странного обострения слуха, когда мельчайший шорох казался болезненным грохотом, бедняжка не могла даже говорить и объяснялась записками. «Здравствуйте и до свидания», – написала она Еве, а Филиппу – «привет, сир». Такая обостренность чувств не могла не пугать мать и старшего брата, вот почему еще весь разговор шел вполголоса, порой даже полушепотом, но эта тональность не придала общению никакой доверительности, а только подчеркнула отсутствие близости и добавила вымороченности. Рику шатало от боли в ушах и голове, все же Виктория Львовна не стала отсылать дочь в постель, а, наоборот, заставила исполнить просьбы матери: сделать ей отдельно от всех чашечку кофе, затем сменить воду в одной из ваз, где белые розы показались матери чуть увядшими. Ева и хотела бы помочь, но не понимала, где при такой планировке находится кухня. Методичный эгоизм этой церемонной дамы с цветочными ресницами Мальвины поражал. После того как Рика измученно сменила воду для роз и заварила кофе, чуть не потеряв сознание от рева кофемолки, Виктория Львовна попросила дочь выбросить окурки из пепельницы. Ева не понимала, что это наглядный урок для нее: учти, у нас никого не щадят. Рика держалась стоически, только лишь прикусила до синевы губу. Наконец, как бы измучавшись, мать объявила:

– Я с ума сойду от этой тишины. Я с ума сойду…

Даже тут дочь не вспылила, а обреченно включила «Шарп» с какой-то классической кассетой, кажется, с музыкой Генделя. Звуки скрипок распилили острой струной ее череп на две половинки, но и тут мать не позволила ей уйти к себе. Приличия должно соблюсти. Филиппа корчило от пыток условностей. Но тут у Рики пошла носом кровь. Виктории Львовне стало дурно от вида жирной алой полоски над губой. Она даже не смогла протянуть платок дочери, но Ева отметила про себя, что ей стыдно от собственного бессердечия, замеченного вдруг задним числом… Вызвали врача из Кремлевской больницы. Когда врач с медсестрой вошли в квартиру, лицо Виктории Львовны исказилось отчаянием. Она не собиралась жить так грубо и вульгарно, у нее тут же разболелась голова, и Филипп поспешил закончить визит. Мать была благодарна такому поспешному бегству и ободряюще пожала руку девушки… Что ж, на этот раз Ева вышла из испытания визитом с честью, все, что она прочитала в душе хозяйки, было абсолютно точным. Но эта тайная пристальность далась нелегко – она вышла совершенно опустошенной, с больной головой и, вернувшись в квартиру на Беговой, тут же легла спать. Наскрести горсть булавочных уколов такой головоломной ценой, да вы смеетесь?