Он так и сказал «навозная колбаса».

– Ненавижу этого остолопа! Ненавижу! – закончил Афанасий Ильич с глухой яростью в горле. – Спит до обеда!

Страшная машина стояла на обочине пустой набережной, заехав слегка за бордюр, стояла в том тихом месте, невдалеке от Головинского парка, где на другом берегу ржавой реки встает химера гостиницы «Украина». Ева сидела не шевелясь. Внезапный выкрик Билунова-отца окончательно испугал ее, как и все то, что он до этого говорил. Опять все началось в машине! Откуда такая нелюбовь к родному сыну? Ей на миг показалось, что Афанасий Ильич пьян. Как можно быть женой или любовницей этого лысого монстра без единой ворсинки на коже, даже без ресниц? И это покоритель двух отчаянно красивых красавиц!

Мягкий зуммер радиотелефона. Афанасий Ильич молча поднимает трубку без провода и подносит к толстому уху. Билунов-старший мерещился ей высоким седеющим гражданином благородного облика, чуть старше, чем тот молодой физкультурник на крымском пляже 1961 года, на снимке, который однажды показал Филипп. А рядом с ней сидел огромный, болезненно рыхлый начальник в очках, гологоловый мужчина с необъятным брюхом, переходящим в такой же жирный исполинский торс. Слава Богу, что поджарый Филипп ни капли не был похож на папашу. Но зато и понять в нем через сына, как это удалось с матерью, ничего было нельзя… Жаркий, душный тяжко-черный пиджак с депутатским значком на лацкане, белая рубашка с галстуком в павлиньих глазках. Короткие массивные колени. Мягкая вялая рука с одиноким обручальным кольцом. Низко надвинутая шляпа, которую он вдруг снял, обнажив лысый бильярдный шар на мощной шее. Он был бы живой карикатурой, но на бесцветной бюрократической физии были две внезапности – дьявольски умные глаза, отлитые из черной смолы, и чувственный извилистый рот в виде петушиного клюва. Это был и взгляд и рот человека, умеющего смаковать чужие мысли и собственную жизнь, правда, болезненная отечность и потный лоб придавали общему виду оттенок тайного надрыва. И все же главное было не это, а другое: от него исходила радиация власти и тут же превращалась в материальные предметы: в эту большую, как комната, машину, в магический телефон без провода, в ветерок кондиционера, в шторки на заднем стекле, в спину безмолвного шофера, в то, как круговыми волнами разбегались из-под колес этой власти частные машины, грузовички, люди, светофоры, как громоздилась за стеклом туша сталинской гостиницы на правом берегу реки.

– Ему давно пора остепениться, – Афанасий Ильич положил трубку, так и не сказав звонившему ни одного слова, и воскликнул в том же накаленном тоне отповеди, словно не было этой пятиминутной паузы. – И жениться хотя бы. Детей народить. Ты молодец, что решила его женить на себе. Я – за. И тебе помогу.

Ева была оскорблена и подавлена, она вовсе не собиралась тащить Филиппа в загс, женить на себе, и еще – ее Филипп был абсолютно равнодушен к политике и карьере.

– Я не собираюсь его женить на себе, – пискнула Ева.

Холодный взгляд потыкал ее, словно вилкой в холодное блюдо: она пытается возражать.

И вдруг Афанасий Ильич как-то просто и душевно спросил:

– Ты не беременна?

– Нет, – так же просто выпалила она в ответ и не обиделась. Афанасий Ильич, как и покойница Пруссакова, бесспорно, умел подчинять себе людей. Или все проще – власть сама по себе обладает этой гипнотической силой превращать хлеб камни?

Он шевельнул пальцем, и шофер, который ни разу не оглянулся и лица которого она так и не разглядела, мягко тронул машину. Теперь они ехали обратно, разбрызгивая транспорт. Тут снова тихо прогудел зуммер радиотелефона. Рука поднесла его к уху… Власть, машинально отметила Ева, делала Афанасия Ильича еще и эффектным мужчиной, которого почему-то не портят ни брюхо, ни эти тумбообразные колени, ни рыхлое, вислым выменем лицо, ни старомодное имя. Афанасий явно коллекционирует вокруг себя редких красавиц, Тина и Виктория Львовна тому пример, и во вкусе этому мужчине не отказать. Интересно, что он там слушает? Прикрыв глаза, Афанасий Билунов слушал сообщение, которое ему читал помощник из телетайпного зала… только что по национальному радио и телевидению Ричард Никсон объявил о своем решении уйти в отставку с поста президента Соединенных Штатов Америки. Он заявил также, что этот пост займет вице-президент Джеральд Форд, который принесет присягу 9 августа. Объясняя мотивы своей отставки, Никсон сказал: «После бесед, которые я имел с руководством Конгресса, я пришел к выводу, что из-за уотергейтского дела я, возможно, не буду располагать той опорой в Конгрессе, которую считаю необходимой для поддержки очень трудных решений и для выполнения президентских обязанностей, как этого потребуют интересы страны. Америка нуждается…» и т. д.