Иван Дмитриевич пометил что-то у себя в блокноте, а я пожала плечами.

– Сказать по правде, я не понимаю, почему вы меня об этом спрашиваете. Я ведь не академик, и мои познания ограничены школьным и институтским курсом…

– Простите?! – поперхнулся мой собеседник. – Каким курсом?

– Общеобразовательным… Физика, биология, математика. Думаю, что от нашей болтовни нет толку. За что вы платите мне?

– Ася, что с тобой происходит? – не понял он.

– Восемнадцать ноль-ноль, – я ткнула пальцем в камеру, указав на часы за его спиной, и сразу же отключилась.

***

У нас годовщина. Мы решили обойтись без пафоса, – и улетели в Пафос. Теперь сидим на берегу и утопаем в вечерней дымке, а набегающие волны играют с нашими ступнями, трогая их по-кошачьи игривой кружевной пеной, тёплой, как парное молоко.

– Щекотно, – пожаловался муж.

Я дурашливо фыркнула ему прямо в ухо, и тут же отстранилась.

– Я всё время забываю, как мы познакомились, – проговорила я вдруг. – Сейчас мне кажется, что я вот так же сидела на берегу, только одна, а ты проходил мимо, но не прошёл, а остался.

– Так и было, – согласился он; я не видела, но чувствовала в темноте, как он усмехается.

– А если серьёзно?

– Не скажу… – ответил Пашка. – Как бы ты хотела?

– На самом деле мне всё равно. Главное – то, что происходит теперь.

Обнявшись, мы упали на песок, и, запрокинув головы, долго-долго любовались небом, чёрным и бархатным, как дно безразмерной шкатулки. В нём бриллиантов столько, сколько нет даже у самых богатых шейхов… А у меня – один, но самый дорогой. А скоро будет два!

– А ты кого хочешь? Девочку или мальчика? – спросила я.

– Кто получится, – весело ответил муж. – Можно сразу двух.

– Вот только работа… Мешает. Не даёт расслабиться. Иван Дмитриевич… У него колючие глаза, неживые, и почему-то я тоже перестаю быть живой. Как будто меня нет.

– Ты есть, – возразил Пашка.

– С тобой есть. Не знаю, зачем я согласилась… Устала я от них, Паш.

– Так откажись. Скажи, по семейным обстоятельствам не можешь продолжать, да и всё.

– Они не знают о семье…

– Как так?! – Пашка резко отстранился, сел, и уставился на меня, а потом возмутился. – Почему ты скрываешь?! Чем вы там занимаетесь?!

– Да ничем таким… Беседуем. Просто речь никогда не заходила, и я почему-то решила утаить. Знаешь, на днях упомянула родителей, так Иван Дмитриевич чуть со стула не упал, как будто я сказала что-то абсурдное.

– В смысле? Они же в курсе, что ты не сирота.

– Ага. Но о тебе лучше не говорить. Не поймут.

– Что значит не поймут?!

Пашка прав. Работа эта меня уже порядком достала. Хочу плавать счастливым планктоном по шумному офису и общаться, не задумываясь о смысле, безо всех этих систем, законов и концепций. Пить чай в обед, смотреть в открытые лица, румяные, веснушчатые, небритые, гладкие, с родинками и ямочками на щеках. И видеть глаза тёплых оттенков с живыми искорками света. Неужели это возможно?

– Возможно, – прочитал Пашка мои мысли. – Скажи, что муж против, и ты увольняешься.

Впервые в голове полнейший раздрай и анархия.

Сто семьдесят восьмой день

Иван Дмитриевич вёл себя дружелюбно, однако в его водянистых глазах время от времени мелькала тень подозрения, словно он предчувствовал непростой разговор.

Я не стала ходить вокруг да около.

– Нам пора завершить сеансы, – твёрдо сказала я. – Муж настаивает. Мы планируем детей, и мне нужно подготовиться, отдохнуть морально и физически. Извините.

– Что?! Какой муж, Ася, какие дети?! У тебя не может быть ни того, ни другого.

– Почему? – остолбенела я и глянула в левый нижний угол монитора; там виднелось симпатичное девичье личико.