570 Видно было мне всё, когда брёл, озираясь, вокруг.

Устрашилась, – её за сожженный Пергам покарают

И покинутый муж, и троянцев, данайцев сыны;

Прячась у алтаря та, незримая, в храм убежала,

Что Эринний вела на погибель троянской страны.

575 Взмыло пламя в душе, побуждает и гнев перед Смертью, —

За отчизну воздать, наказать преступленья, вины:

«Знать, вернётся она невредимо в родные Микены,

И царицею Спарты пройдёт там триумфом богов,

Ей самою рождённой? Дочь встретит, родителей смертных,

580 В дом фригийский войдёт посреди илионских рабов,

Но железо убило Приама, огнём взята щедрым

Троя, берег пропитан весь кровью дарданских сынов?

Не бывать же тому! И хоть славу мою пусть умерит

Бабе месть, – недостойна такая победа копью, —

585 По заслугам её покарав, истребив эту скверну,

Я стяжаю хвалу; сладко будет наполнить свою

Душу мщенья огнём, да и прах моих близких насытить».

Ослеплённые гневом, кипели так мысли в бою,

Вдруг, – очам ясно так никогда не являлась доныне

590 Мать благая, блистая сиянием чистым в ночи,

Встала передо мною во всём всевеличьи богини,

Точно так же, как видит её небожителей чин.

Руку мне удержала она, и промолвила смело:

«Что за страшная боль подстрекает тебя, прогневив?

595 Что безумствуешь, сын? Иль до нас уже нет тебе дела?

Не посмотришь сперва, – где Анхиз, удручённый в летах,

Брошен всеми, и живы ль супруга Креуса, и где он,

Наш Асканий? Ведь греков отряды на них налетят!

Коль моя б не была им забота надежной защитой,

600 Их убил бы огонь, или вражеский меч, заблистав.

Не Ласенской краса Тиндариды, тебе ненавистной,

Не Парис, обвинённый во всём, – лишь богов злая страсть

Опрокинула мощь и величие Трои двуличной.

Сын, взгляни, – я рассею туман, что скрывает сейчас

605 Взор всех смертных очей, и незримою, влажной завесой,

Застилает вокруг всё. Молю, – материнский приказ, —

Не страшись, и советам моим безотказно последуй.

Где повержены в прах стены, башен громады, где в дым

Глыбы сброшены с глыб, прах клубится; ликуя победно,

610 Стены сносит Нептун, сотрясая трезубцем своим,

Город весь он крушит и срывает его с оснований.

Тут и Юно, заняв врата Скейские первой, громит,

Ярым пылом полна, и мечом опоясана, манит

Войско от кораблей; колесницы, блистая, летят.

615 Занимает твердыни Тритония, дева Паллада,

Головою Горгоны пугая, эгидой блестя,

Сам Отец укрепляет данайцев дух, мощные силы

Придаёт, и богов гонит против дарданцев, шутя.

Бегством, сын мой, спасайся, сраженья покинь! Я же, с милым

620 Буду вечно, и к отчим дверям приведу без врагов».

Молвив, скрылась она в непроглядный мрак ночи унылой;

Я ж воочию Трое враждебных увидел богов

Грозных лики во тьме; легионом бессмертным построясь,

Град пред взором моим творят жертвой огня языков.

625 Вижу, – в прах с высоты сокрушилась Нептунова Троя,

Как с вершины горы, беспощадным железом ссечён

Ясень старый, когда, чередуя удары по трое

Топоров, земледельцы повергнуть стремятся на лон;

Он стоит до поры и трепещущей кроной качает,

630 Наконец, побеждённый глубокими ранами, стон

Испуская, падёт, от родного хребта отрываясь.

Вниз богиней ведом средь врагов и пожаров, беглец,

В путь стремлюсь, – и огонь, и оружье меня пропускают.

Но, лишь только достиг я порога гнезда, как птенец, —

635 Дома старого дедов, – к кому я всех больше стремился,

В горы чтоб унести кого, прежде желал я, – отец

Говорит, – после гибели Трои он жить не родился,

Чтоб изгнанье сносить: «Не затронула старость у вас

Крови; силы крепки, и сердца повыносливей были, —

640 Вы бегите, спасайтесь! Когда, на один только час,

Если б век мой продлить небожителям было раденье,

То жилище они б сохранили. Довольно сейчас