– Извините!

– Я все слышала, – опередила мои вопросы Кристина. – В конце концов, я имею полное материнское право знать, как выуживает у моей больной дочери нужные для себя сведения психиатр.

– Во-первых, Ваша дочь совершенно здорова, а во-вторых, если Вас это так волновало, Вы могли бы войти снова в комнату.

– Да Вы просто пытали сейчас мою дочь, и она Вам врала без оглядки, – вместо благодарности обвиняла меня Кристина, и я, вспыхнув, с трудом сдерживая себя, огрызнулась в ответ.

– Пускай даже врала, но ей очень хотелось бы поскорее вернуться домой!

– Это я решу, Кира Григорьевна, а не Вы. Моя дочь, а не Ваша! Глеб просил Вас зайти. Я надеюсь, что о болтовне моей Машки – ни слова. У нее были с детства такие припадки, – уже больше не церемонясь со мной, Кристина показывала свое истинное лицо, давая «важные» наставления насчет ненаглядного Глеба. Хорошо, что у меня в одно ухо влетало, а в другое тут же вылетало.

Кабинет Глеба был заставлен не менее стильной мебелью, чем гостиная. Мне показалось, что даже от его авторучек и карандашей веет удивительным материальным благополучием и угождением собственной особе. А о наручных часах одной из самых дорогих швейцарских фирм – не стоило даже говорить. По-видимому, на деньги, которые стоят эти часы, следуя логике Маши, она могла бы прожить у себя в Подмосковье целую жизнь. А бедной девчонке в ту пору, когда бы хотелось идти в ногу с модой, приходится мыть ночью чьи-то подъезды, чтобы маме с Глебом помочь. Какой нонсенс!

– Ну как, укротили Вы неукротимую? – довольно любезно спросил меня Глеб и стал неожиданно наливать водку. – Расслабьтесь, пожалуйста, так же, как мы сейчас с Анжеликой. Кристина, куда упорхнула ты и почему?

– Куда, куд-куда, – огрызнулась Кристина. – Сам знаешь куда, дорогой. Зря тратишь ты водку, врачиха не пьет.

– Какая врачиха? Психолог? Так что же там все-таки с Машей?

– Сейчас доложу Вам, что с ней, – не очень любезно ответила я.

– Обиделись, что ли? Я знаю – обидел. Но должен же был я сорвать свою злость. Шесть дней в моем доме девчонка не ест, а Вы с Криськой точите лясы.

– Какая я Криська тебе, я – Кристина.

– Такая же точно, как и Анжелика. Вы все здесь сдурели совсем. Забыли родных отца с матерью. Была же ты раньше Галиной, чем хуже Кристины Галина? Кристина, конечно, звучнее. А Вы тоже, Кира Григорьевна – так, кажется, Вас величать? – в России не так величались? Так чокнемся мы или нет?

– Пока нет. Я раньше звалась тоже Кирой. У Вас, Глеб, прекрасная память на женские имена.

– Не только на них, а на все. На память пока я не жалуюсь, так точно же, как на мозги. Кристине вот надо бы их подлечить. Они у нее набекрень. Мне трудно представить, какой у нее сейчас интеллект, и есть ли вообще, – язвил Глеб, смотря на свою половину.

– Насчет интеллекта сказать затрудняюсь, без тестов могу только предположить, – в духе Глеба ответила я, – а вот коэффициент житейской мудрости очень высок.

– Какой еще мудрости? – ворвалась в нашу беседу Кристина. – Вы, что ли, не видите, что Глеб уже пьян? Обычное состояние его после работы.

– Сейчас после работы, – совершенно не обиделся на свою супругу Глеб, – а вот в былые времена, когда я был директором завода, и во время работы. Ты помнишь, Крысишка?

– Да лучше тебя. Но только прошу – притормози. Не видишь, что здесь посторонний?

– Какой посторонний? Она же психолог. Ей надо бы знать все, что в жизни бывает. Чего затыкаешь мне рот? – Казавшееся мне благодушие Глеба буквально на моих глазах переходило в вербальную агрессию. И не прислушиваясь к словам Кристины, он торжественно вопрошал меня, тут же сам отвечая: