Она помогла воспитать Элвиса как родного сына, даже немного его балуя, как часто делают бабушки. Она всегда вставала на его защиту, когда ей казалось, что Глэдис слишком строга с ним. Она как-то рассказала мне:

– Глэдис звала меня «миссис Пресли» с нашей первой встречи до ее последнего вздоха. Как-то раз Элвис прибежал ко мне и сказал: «Привет, Минни!» Мне было так жаль этого малыша. Глэдис поднялась, шлепнула его и сказала: «Не смей называть ее по имени. Прояви уважение. Это твоя бабушка». Он рыдал целый час. Я подошла к нему и сказала: «Сынок, все будет хорошо. Просто она считает, что так правильно. Давай, иди, попроси у нее прощения». Бедный мальчик посмотрел на меня своими голубыми глазами, так печально. Ох, она бывала с ним строга. Но он был хорошим мальчиком. Особенно не шалил, всегда сразу приходил домой из школы, все свои домашние дела делал. Да. А Глэдис, она сидела над ним, наблюдала, как ястреб, настолько боялась, что он как-то покалечится. В школе он хотел играть в футбол.

Бабушка качалась вперед-назад в кресле, вспомнив в прошлом что-то, заставившее ее теребить невидимки в волосах. Она потянулась к своей коробочке жевательного табака, взяла кусочек, положила его, как ей было удобно, и продолжила делиться со мной воспоминаниями.

– Да, он любил спорт.

– Тогда почему же он не стал им заниматься, бабушка?

– О нет, Глэдис бы ему не позволила. Она мне говорила: «Знаете, миссис Пресли, я бы не выдержала, если бы с Элвисом что-то случилось. Я бы этого не пережила. Я видела, как они играют на этих полях. Жестоко играют. Мне кажется, им нравится делать друг другу больно. Элвис не такой. Его там ударят, и он будет как раненая пташка среди стаи собак. Нет, только не мой мальчик».

Неустанные попытки Глэдис уберечь Элвиса, как я узнала, были результатом ее горя – скорби по мертворожденному близнецу Элвиса, Джесси Гарону.

Я полюбила Хвостик и то, что она представляла – сострадание и полная преданность семье.

В то время моя главная проблема заключалась в том, что нам с Элвисом вечно не хватало времени наедине. К нему все время кто-то приходил, все время кто-то стоял в гостиной, говорил и смеялся, ожидая, пока Элвис спустится из своей комнаты. Стоило ему появиться, как все замолкали, чтобы сначала посмотреть, в каком он настроении. Никто – я в том числе – не смел шутить, пока он не рассмеется первым – тогда мы все могли смеяться.

Поскольку мне приходилось делить то малое время, что у меня было с Элвисом, с другими, я начала ревновать его, превратилась в настоящую собственницу. И только поздним вечером, когда мы были вдвоем в его спальне, я чувствовала себя по-настоящему счастливой.

У нас был ночной ритуал. Часов в десять-одиннадцать Элвис бросал взгляд на меня, после чего переводил его на лестницу. Тогда я, наивно полагая, что никто не догадывается, куда я собираюсь, непринужденно вставала и направлялась к его спальне. Там я ложилась на кровать и нетерпеливо ждала его появления. Когда он приходил, он ложился рядом и прижимался так близко, как только мог.

– Я люблю тебя, – шептала я.

– Ш-ш-ш, – говорил он, прикладывая палец к моим губам. – Я не понимаю, что чувствую. Я полюбил тебя, Цилла. Папа только и делает, что напоминает мне о твоем возрасте, о том, что это невозможно… Когда я вернусь домой… Время покажет.

С каждой совместной ночью он доверялся мне все больше и больше – рассказывал о своих сомнениях, секретах, о том, что его злит. Это было большое давление на впечатлительную четырнадцатилетнюю девочку, но я старалась его понять. Я чувствовала его боль от смерти матери. Я чувствовала его желание стать великим актером, как его кумиры – Марлон Брандо, Джеймс Дин, Карл Молден и Род Стайгер. Я переживала из-за его страхов, что он не сможет вернуть свою популярность, часть которой растерял из-за службы в армии. И я радовалась его смеху, когда он спрашивал: «А что, если бы я однажды стал водить грузовики, как раньше? Вот был бы номер, да?»