Я всегда была рядом – чтобы выслушать, подержать его руку, скорчить рожицу, которая превращала печальный изгиб его рта в довольную улыбку.

Иногда Элвис заходил в спальню в хорошем расположении духа. Я с нетерпением ждала тех вечеров, когда он приходил, выключал свет и ложился рядом со мной.

– Сладкая, – говорил он, обнимая меня. – Ты такая красавица, милая.

А потом мы целовались, это были длинные, страстные поцелуи, и его прикосновения заставляли меня трепетать от желания.

В те ночи, когда у него было спокойное, умиротворенное настроение, он рассказывал, какой видит свою идеальную женщину и как прекрасно я вписываюсь во все его представления.

Ему нравились брюнетки с мягким голосом и голубыми глазами. Он хотел вылепить меня, словно из глины, чтобы я соответствовала его мнениям и предпочтениям. Несмотря на репутацию бунтаря, он имел весьма традиционные взгляды на отношения. У женщины было свое место, а мужчина брал на себя всю инициативу.

Верность была очень важна для него, особенно верность женщины. Он неустанно напоминал мне, что его девушка должна быть неизменной. Он признался, что переживал из-за Аниты. Она была королевой красоты из Мемфиса и телезвездой. Элвис рассказал, что в последнее время ее письма стали приобретать прохладный тон, и он заподозрил, что она познакомилась с другим мужчиной.

Несмотря на все это морализаторство, я боялась, что Элвис не всегда был мне верен. Его легкое общение с некоторыми девушками, бывавшими в его доме, наталкивало меня на мысль, что у него могла быть близость с ними.

Однажды вечером он играл на пианино для группы, которая обычно собиралась у него дома, и еще для двух английских девушек. Когда он поднял гитару, то нигде рядом не обнаружил медиатор.

– Никто не видел мой медиатор? – спросил он.

Одна из английских девушек подняла на него взгляд и улыбнулась.

– Он наверху, на тумбочке у твоей кровати. Я принесу.

Глаза всех присутствующих, включая мои собственные, устремились на нее; она поднималась по лестнице, прекрасно осознавая, что сейчас она в центре внимания.

Разгневанная его предательством, я повернулась к нему, но он избегал моего взгляда, глядел только на свою гитару и перебирал струны, будто чтобы ее настроить. Потом он запел Lawdy, Miss Clawdy.

Без медиатора его пальцам наверняка было очень больно, но, несмотря ни на что, он не собирался опускать гитару. Он знал – ничего хорошего его не ждет.

Спев несколько песен, Элвис попросил у всех прощения и удалился на кухню. Я последовала за ним.

– Ты был с ней? – требовательно спросила я.

– Нет, – сказал Элвис.

– Тогда откуда она знает, где твой медиатор и твоя комната?

– Она как-то была в гостях, а я сказал, как у меня грязно, – сказал он, улыбаясь, как мальчишка. – А она предложила убраться, вот и все.

Несмотря на его заверения, меня все равно терзали сомнения. Он был секс-символом, кумиром миллионов и мог выбирать кого угодно и когда угодно. Я быстро усвоила этот урок: если хочешь выжить – лучше не задавать лишних вопросов.

Дом 14 на Гетештрассе, где мы с Элвисом познакомились

Шли недели, и школа становилась для меня все более и более невыносимой. Когда я стала поздно ложиться, я обнаружила, что вставать в семь утра довольно сложно, а на чем-то сосредоточиться – практически невозможно. Но я знала, что если пожалуюсь, что устаю, или начну опаздывать в школу, родители используют это как предлог, чтобы положить конец моим поездкам к Элвису.

Моя учеба тоже страдала. Я заваливала немецкий и алгебру, мне едва ли удавалось не завалить историю и английский. В конце осеннего семестра я ручкой исправила кол с минусом на четверку с плюсом, молясь, чтобы папа не пошел сверяться с учителем. Я убеждала себя, что буду учиться лучше, что догоню всех одноклассников, но на самом деле все мои мысли были только об Элвисе.