– Может, и станешь, Тео, – сказала она мягко, но с лёгким укором в голосе. – Но пока давай наслаждаться ужином.

Они принялись за еду, и вскоре дверь скрипнула, впуская Миру – деревенскую рассказчицу. Её серебристые волосы спадали на плечи, слегка спутанные ветром, а глаза, глубокие и мудрые, искрились в свете очага, словно в них отражались звёзды. Она опиралась на трость, вырезанную из тёмного дерева, с узорами, напоминающими ветви, и улыбнулась, заметив семью за столом.

– Добрый вечер, не помешала? – спросила она, её голос был глубоким, с лёгкой хрипотцой, как у человека, привыкшего говорить часами перед внимательными слушателями.

Эйрик встал, чтобы поприветствовать её, его движения были уверенными, но сдержанными, как всегда, когда он встречал гостей.

– Вовсе нет, Мира. Присоединяйся, – сказал он, указав на свободный стул у стола.

Мира села, её трость тихо стукнула о пол, и вскоре её голос наполнил комнату, становясь мелодичным, как песня ветра в лесу.

– Было время, когда эфирные жили среди нас, – начала она, её слова текли плавно, унося слушателей в далёкое прошлое. – Их присутствие было благословением. Они учили нас магии, учили балансу. Но люди, в своей гордыне, захотели подчинить эту силу, и это привело к раздору.

Айрин наклонилась вперёд, заворожённая. Её сердце билось быстрее, а в груди росло странное чувство – смесь тоски и страха, как будто эти истории касались её лично. Она вспомнила, как в детстве сидела у ног Миры, слушая те же рассказы, и верила в них всем сердцем. Теперь вера уступила место сомнениям, но слова старухи всё ещё волновали её, как ветер, трогающий струны забытой арфы.

– А что было потом, Мира? – спросила она тихо, не в силах сдержать любопытство, её голос был чуть дрожащим, выдавая внутреннее волнение.

Лицо Миры омрачилось, её морщины стали глубже, и она продолжила, понизив голос до шёпота:

– Эфирные, видя, как порча распространяется, ушли из нашего мира, оставив лишь шепот и легенды. Говорят, они всё ещё наблюдают, ожидая, когда человечество будет готово восстановить баланс.

Её слова звучали как предупреждение, и Айрин ощутила холодок, пробежавший по коже, словно дыхание зимы коснулось её шеи. Она вспомнила детство, когда эти рассказы казались ей волшебными, но теперь в них чувствовалась тяжесть – как будто они были не просто историями, а чем-то большим.

Тео, широко раскрыв глаза, подался вперёд, чуть не опрокинув свою миску.

– Ты думаешь, они вернутся? – спросил он, его голос дрожал от восторга, как у мальчика, мечтающего о приключениях.

Мира мягко улыбнулась, её взгляд смягчился, и в нём мелькнула тень нежности.

– Возможно, малыш, – ответила она, её тон был спокойным, но с лёгкой печалью. – Но это потребует больших усилий и жертв.

После ужина, когда Мира собралась уходить, она отвела Айрин в сторону. Её движения были медленными, с лёгкой хромотой, но в глазах горел огонь, который не угасал с годами.

– У тебя пытливый ум, Айрин, – сказала она тихо, с ноткой предупреждения, её голос был глубоким, как колодец. – Будь осторожна, куда он тебя приведёт.

Айрин нахмурилась, не понимая, но вежливо кивнула, чувствуя, как слова старухи оседают в её душе, словно камни на дне реки. Позже, лёжа в постели, она не могла избавиться от мыслей о рассказах Миры и словах отца. Что-то скрывалось за их историями, какая-то загадка, и она чувствовала необъяснимое влечение к святилищу в лесу, о котором шептались старейшины. Этот зов был тихим, но упрямым, как шепот ветра в ветвях, и он не давал ей покоя.

На следующий день, несмотря на строгий запрет Эйрика, Айрин не могла больше сопротивляться этому зову. Солнце едва поднялось над горизонтом, окрашивая небо в бледно-розовые тона, когда она решила действовать. Она встала с кровати, её движения были тихими, почти бесшумными, чтобы не разбудить семью. Натянув тёмный плащ поверх туники, она бросила взгляд на спящего Тео – его дыхание было ровным, он свернулся под одеялом, как котёнок, – и на родителей за занавеской, чьи силуэты едва угадывались в утреннем полумраке. Укол вины кольнул её сердце – отец не раз повторял, что лес опасен, а святилище и вовсе под запретом, – но любопытство оказалось сильнее.