Та самая старуха, Галая, вошла тихо, боясь разбудить крепкий сон юной княжны. Она вручила Марку его постиранную, ароматную одежду и поставила около входа чистые ботинки (настолько чистые, какими они никогда не были). Марк наспех переоделся и, бросив прощальный взгляд на мирно спящую подругу, вышел вслед за ее няней.

Он сразу зашел в кузницу. Там работал только Ганор, потому что утро еще совсем раннее. Несмотря на то, что он не позавтракал, Марк чувствовал себя бодро. Он взялся за выплавку руды в слитки, размышляя обо всем, что произошло вчера. Ни один мускул на лице Марка не дрогнул, когда в кузнице появился Тихой. Да и Тихой словно не замечал мальчишку.

– Ганор, – обратился Марк к седобородому кузнецу, – ты как-то говорил, что если есть цель, то ремеслу обучаешься легче.

Ганор согласно кивнул, опустив раскаленную витую железяку в воду. Хоть он и сосредоточен на работе, кузнец всем видом показывал, что внимательно слушает мальчика.

– Так вот, у меня есть цель, – продолжил Марк, глядя на свои огрубевшие черные руки. – Хочу работать молотом.

С приходом первых заморозков Мара часто гуляла с Марком. Она выносила ему фрукты в сахаре и радовалась, глядя на его довольное, расплывающееся в улыбке лицо. Они трескали лед на лужах, грызли сосульки, хрустели подмороженной грязью. Когда пруд тронулся первой кромкой льда, дети катались на него с горы снега.

– Лед, кажется, тонкий, – Мара с опаской покосилась на Марка, но тот отмахнулся и уселся на снег.

– Озерцо маленькое. Мы разгонимся и проскочим с этого берега на другой.

Озеро и правда маленькое – Дауд преодолел бы его за три шага. Он стоял рядом с девочкой, как обычно, заложив руки за спину. Сосредоточение его лица означало, что Дауд о чем-то думал. Мара не знала, что это первый снег для стража: каждая снежинка, падающая на его лицо, хоть и не ощущалась, но становилась новым впечатлением.

– Поехали!

Марк оттолкнулся ногами с пригорка и покатился вниз по склону. Мара рванула за ним на своих санях, полозья которых были натерты воском. В мгновение ока она проскользнула мимо Марка, который затормозил прямо перед кромкой. Сани лихо вырвались на лед и тут же плашмя провалились в воду.

Мара не рухнула глубоко, а лишь замочила ноги и бедра. Она даже не успела вскрикнуть или испугаться: просто встала посреди озера, которое, как оказалось, по глубине, скорее, оказалось лужей. Марк рассмеялся, девочка попыталась вторить его смеху, но ледяное покалывание бедер тревожило тело. Не успела она сделать и шага, как Дауд, оказавшийся рядом, поднял ее на руки и поспешно понес во дворец. По пути он не забыл захватить и ее сани в другую руку.

– Всежива священная! – всплеснула руками Галая, когда Дауд постучал в ее комнату. – Это что ж такое-то? Неси ее в кровать быстрее!

Прежде чем уложить Мару, Галая начала с какой-то остервенелой яростью срывать с нее мокрую одежду, которая уже успела покрыться капельками льда. Юбку можно было не класть, а буквально ставить на пол рядом с кроватью. Она ругалась, пыхтела, бубнила. Когда стянула с ног штаны, то они глухо стукнулись об пол – затвердели.

– В постель, живо!

Полностью раздевшись, она с удовольствием нырнула под одеяло и укрылась там с головой – тело начало потряхивать. Галая привела Аглаю. Та принесла мед, которым начали натирать тело Мары. Ее укутали в несколько полотенец, сильнее развели огонь в печи – стало нестерпимо жарко. А ночью жар оказался таким сильным, что пришлось вызывать лекаря Хъяля.

Жар не проходил два дня подряд, а горло превратилось в кипящее вулканическое жерло. Лекарь, еще совсем молодой парнишка с вечно взволнованным выражением лица, постоянно попадал под гнев княгини за то, что никак не мог вывести простуду из тела ее дочери.