– Тебе нравится имя Дауд?

– Если оно вам нравится, вы можете меня звать так, – снова бархатный голос будто лег на ее плечи. Мара раскрыла книгу на нужной странице. Иллюстрации к ней создавал придворный художник, но Дауда он изобразил совершенно невнятно: рваный балахон и капюшон, скрывающий лицо. Мара протянула распахнутую книгу новоиспеченному Дауду.

– Вот он. Дауд – разбойник, убивший злую царевну.

Мужчина не взял в руки книгу, а лишь коротко взглянул на ее страницы. Мару такой подход оскорбил, и она более настойчиво протянула сборник сказок, даже приподнявшись на носочки. Но новоиспеченный Дауд так и не протянул ей руки в ответ.

– Тебе неинтересно, как выглядит тот, кто дал тебе имя?

– Я хорошо вижу. Нет необходимости смотреть близко.

Мара захлопнула книгу с таким отчаянием, что из-под страниц даже вылетел легкий ветерок. Бросив книгу на кровать, она взглянула в широкое узорчатое окно.

– А видишь вон ту башню? Самую дальнюю?

– Да.

– Что изображено на шпиле?

Шпиль недалеко, девочка видела его отчетливо. Это самая высокая башня дворца, где жил старик алхимик. Маре запрещено туда ходить, но она с особым любопытством заглядывала в затемненные окна через свою золотистую подзорную трубу.

– Ель. Как и на всех шпилях дворца.

Девочка недовольно фыркнула. Слишком простое задание.

– А что стоит за окном башни, на подоконнике?

Разглядеть это без подзорной трубы было невозможно. Даже через увеличительное стекло Мара с трудом вглядывалась в настольные приборы алхимика, поскольку окно темное, заляпанное какими-то пятнами и заросшее плющом и паутиной.

– Перегонный куб. Растение-мухоловка в глиняном горшке. Банка с мышами, – его голос вдруг ощутимо напрягся. – Тремя мышами. На стене висит картина.

– Что на картине? – ее голос дрогнул от неожиданного восторга.

– Простите, госпожа. Так далеко я не могу видеть, – он перевел взгляд не девочку. Мара немного поежилась, словно испытывая свою вину за столь сложное задание. – Что-то зеленое. Полагаю, елки.

– Ты видишь далеко. Как мне получить такие глаза?

– Вам достаточно моих.

Рассвет над деревней напоминал медленно разверзающуюся пасть зверя. У него болезненное желтое нёбо и воспаленный язычок-солнце, красным диском повисающий над горизонтом. Рассвет поглощал деревню при дворе. Сначала он цеплялся за еловый лес, окольцовывающий крепость с севера. Затем его лапы перебирали волосы золотой пшеницы, которая шелестела на легком ветру. Головы колосьев уже отяжелели. Потом солнце добралось до посевов и скотного двора. Петухи едва проснулись, а лучи уже заглядывали в окна жителей.

В одном из домиков, таком же, как и все остальные дома, проснулся Марк. Он свесил ноги с кровати. Деревянный пол прохладный, но этот холод бодрил таким ранним утром. Его сонные глаза открывались с трудом, но сердце уже колотилось в тревожном предвкушении нового дня. Он надел на себя легкую рубаху, обулся, схватил гребень, лежащий на мешках с недавно собранной свеклой. Она еще пахла землей и приятной сладостью. Наспех расчесав непослушные спутанные кудри, Марк вышел в общую комнату. На печи уже бурлила пшеничная каша и кипела вода для отвара, их запах разносился по всему дому. Марк вдохнул полной грудью и расслабленно потянулся.

– Проснулся уже, – прошептала мама, и Марк прочитал слова по ее губам, потому что в утреннем шуме ее голоса не слышно. – Садись за стол, Тихо́й еще не встал.

Марк ловко перешагнул через лавку, уселся за стол и пододвинул к себе деревянную миску и ложку. Мальчик совсем маленького роста, поэтому стол для него великоват. Но он ловок и прыгуч, чем очень гордился.