Тут Ник сообразил, что ляпнул очередную дичь, и из-за стены послышались мерные удары чем-то пустым обо что-то деревянное, сопровождаемые отборной руганью.

Я в изумлении покачала головой, не зная, плакать или смеяться. Но оказавшиеся в руках кинжалы, которые я, облачаясь, на автомате вложила в ножны, напомнили, что сейчас совсем не время для подобных мыслей и разговоров.

Тем не менее, стоило мне вернуться в комнату, уже полностью экипированной в свой новый костюмчик «братства тени», как улыбка сама наползла на губы. Ник по-прежнему сидел на топчане, истово сверля взглядом пол и соревнуясь в яркости с очагом.

– Слушай, малыш, я совсем не умею говорить, ты ж знаешь…

– Знаю, – перебила я его, плюхнувшись рядом.

Тоска от предстоящего вскоре расставания и понимание, что шансов вернуться у меня не так уж много, рождали в душе ностальгию и бездну сожалений о том, что не успела. Столько всего хотелось сказать, признаться, покаяться, но слова не шли и были бы сейчас неуместны. Не стоит прощаться. Нельзя показывать, что я не уверена в себе. Не нужно давать ему лишний повод волноваться. Переполняемая чувствами, которые не могли быть облечены в слова, я просто сгребла отбрыкивающегося братишку в охапку и уложила эту здоровенную детину себе на колени, привычно поборов яростное сопротивление.

С определенного момента Ник стал чураться любых проявлений нежности с моей стороны. Когда-то давно, когда мы были еще совсем маленькими, он постоянно твердил, что мы обязательно поженимся, когда вырастем. Поженимся по-настоящему, в храме, и будем всегда вместе. Я смеялась над ним и дразнила братишкой, глупым младшим братишкой. Идиотская детская реакция, ведь я тогда всем сердцем верила в то, что иначе и быть не может. Но мы выросли, и в какой-то момент Ник вдруг стал избегать любого моего внимания и разговоров на эту тему. А стоило проявить настойчивость или попытаться приласкать, убегал и мог часами не появляться. Мои расспросы и непонимание только раздражали его, но догадаться о причине такого поведения было нетрудно. Стоило только посмотреть на себя в зеркало. Со временем, видимо, осознав, что я больше не питаю иллюзий на его счет, Ник стал реагировать на меня менее остро, но по-прежнему строил из себя недотрогу.

Вот и сейчас, поломавшись для вида, он все же милостиво позволил себя обнять, не переставая при этом жаловаться на судьбу, пославшую ему такое наказание, как я, и воровато при этом улыбаясь.

Близился закат. За окном по-прежнему тоскливо завывал ветер, настойчиво стуча в запертые ставни и проникая в дом сквозь множество щелей. Дрожали в углах мрачные тени, огрызались злобным шипением потревоженные сквозняком магические поленья. Скольких жильцов видели эти ветхие, насквозь пропитанные смрадом и обреченностью стены? И сколькие из них смогли дожить хотя бы до тридцати? Наш мир очень жесток, и то, что мы с Ником есть друг у друга, – уже слишком много.

– Не волнуйся, все будет хорошо, – прошептала я.

– Конечно, – бодро согласился развалившийся у меня на коленях парень. – Я же буду с тобой.

Это была провокационная фраза, и моя рука, которой я по привычке перебирала его волосы, замерла.

– Вот только не снова! Ники, мы же все уже обсудили! Я думала…

– Ма-ла-дец, – он сбросил мою руку и встал. – Думать – это очень хорошо и полезно. Продолжай тренироваться, и однажды у тебя обязательно получится.

Самодовольно ухмыльнувшись, он принялся собираться.

– Малыш, неужели ты и правда поверила, что я отпущу тебя одну?

Он вздохнул, и в этом вздохе было столько разочарования, что мне стало неловко и обидно.