Незнакомец присел в кресло напротив, и обратился ко мне: «Извините, что отвлекаю, но мне не с кем поговорить. В отеле только мы с вами. Меня зовут Алан Ранс, а вас?» После того как я представился, он продолжил разговор.

«Читаете Хемингуэя? Один из моих любимых авторов. Но мне больше нравится «Старик и море», – хриплым голосом произнес он.

«Да, мне тоже, но я выбрал первое попавшееся. Как вы правильно подметили, здесь не с кем поговорить», – произнес я и кашлянул. Он пристально посмотрел на меня, затем приложил указательный палец к нижней губе и посмотрел в окно. Дождь продолжал лить.

«Этот человек или писатель, или психоаналитик», – подумал я. Только они так задумчиво и терпеливо дают другому высказаться.

«Понимаете, я с детства люблю читать, может, оттого и замкнут. Ну, то есть не люблю общаться», – констатировал я.

– А кем вы работаете? – спросил он монотонным голосом.

– Я писатель. Работаю в одном издательстве. А вы?

– Я психоаналитик.

«Как обычно, я попал в точку» – промелькнула у меня в голове.

– Понимаете, я решил отдохнуть, у меня был небольшой кризис. И супервизор посоветовал мне сменить обстановку. Я раскидал своих пациентов по коллегам, а сам приехал сюда. В это время года здесь тишина и дождь. Как нельзя лучше подходит для уединения. Но проблема в том, что я здесь уже три дня и устал от тишины. И когда увидел вас, обрадовался, что нашел собеседника, – пока он говорил, все время поглядывал в окно, как будто этот монолог предназначался не мне.

После того как он остановил свою монотонную речь, он посмотрел на меня, как будто ждал, что я ему отвечу.

Я отложил книгу на маленький журнальный столик у окна и, скрестив руки на груди, посмотрел на него: «Я приехал сюда тоже, можно сказать, из-за творческого кризиса. Не могу толком писать, никаких идей. И по совету редактора тоже решил сменить обстановку».

– Давайте поможем друг другу, – предложил он.

– Это как?

– Я расскажу вам одну историю. Но чтобы не нарушить конфиденциальность, изменю имена. Может быть, эта история вас вдохновит.

Я немного удивился такому предложению. «И что мне это даст?» – спросил я, немного скептически.

Он улыбнулся краешком губ. «Возможно, вы увидите в чужих переживаниях отражение своих. Или, может, просто отвлечетесь от собственных проблем. Иногда, чтобы найти выход, нужно посмотреть на ситуацию со стороны.» Он замолчал, словно давая мне время обдумать его слова. Дождь за окном усилился, барабаня по стеклу.

Я подумал, что терять мне нечего. Творческий кризис все равно сковывал меня по рукам и ногам. «Хорошо, – сказал я. – Я согласен. Но с одним условием: после того, как закончится ваша история, вы расскажете, что в ней было поучительного, какой урок вы извлекли из общения с этим пациентом.

Он кивнул. «Договорились. Тогда начнем прямо сейчас?»

Откинувшись на спинку кресла и, немного помолчав, он начал свой рассказ. «У меня была пациентка, назовем ее Елена…»

Елена была талантливой художницей, но ее мучила постоянная неуверенность в себе. Каждый мазок кистью, каждая выставленная работа подвергались безжалостной критике в ее собственной голове. Она сравнивала себя с другими, более успешными, по ее мнению, художниками, и впадала в отчаяние, полагая, что ее творчество никому не нужно.

Ее неуверенность отравляла ей жизнь, мешала раскрыть свой потенциал. Была похожа на потревоженную птицу, попавшую в комнату через открытое окно. Вроде бы и есть возможность вылететь обратно, но паника застилает глаза, и она бьется о стекла, не видя выхода. Она перестала получать удовольствие от процесса творчества, и рисование превратилось в мучительную обязанность. Елена боялась критики, боялась провала, и этот страх парализовал ее волю.