Дело принимало нешуточный оборот. Позже, конечно, приедет крыша сутенерская, но будет все это позже. Хотел уйти в будку, в тепло, приходилось оставаться. Запахнулся лишь в телогреечку поплотней да из промерзшей ладони зонтик в другую переложил. Стал ждать дальнейшего развития событий. Нашел взглядом второго, поймав его взгляд, поманил к себе. Вразвалочку подошел. Гоголем.

– Вы бы цирк заканчивали. Это не «плечевые». И место неподходящее. Хорошо?

– Да ладно, ты че? Проучим девок. А то: «Мы в жопу не даем… мы не такие».

– Ты это «мамке» претензии высказывай. Заканчивайте…

Отплыл он к корешу своему. Поговорил с ним вполголоса. Тот, работая на публику, все и вывалил наружу. Причем громко так, чтоб все слышали:

– Мы шлюх на ночь до утра взяли е… ться? Вот они и будут е… ться до утра. А как – это уж нам решать. По понятиям товар не портим. ПОКА! – причем слово ПОКА было сказано с ударением и довольно многозначительно. – Там уж если ДАМЫ начнут отказывать, мы тогда их гордость и подлечим, как по понятиям и положено. Они – шлюхи! И впрягаться за шлюх – западло.

И девки, и шофера, стоявшие вокруг, все слышали. Сказано ведь было не им, а мне. Вторая футорка была сорвана, труба слетела с ключа, ударив одну из них по ноге. Девка ойкнула и заплакала.

– Ты слышала, шалава? Переломаю! И ничего мне за это не будет. Следующую!

Девки ревели уже обе – тихонько и безнадежно. Надели трубу и взялись за следующую.

Приходилось ждать. Понятия понятиями, но если дойдет дело до «покалечить», то тут ему обломится. Стоило только спустить собаку или самому взять трубу потяжелей. Кто был на стоянке не единожды, знали, чем все может закончиться, а этот мужик – нет. Мое молчание им было воспринято не так, как надо.

Он усмехнулся, глядя на меня, и подошел к дергавшимся от усилий сорвать футорку девкам поближе. И тут я заметил, как его собутыльник вдруг не торопясь заковылял к своей машине и мужики, наблюдавшие за происходящим, тоже стали ретироваться.

«Дождик разгонит всех», – так мне подумалось тогда. Все оказалось прозаичнее…

Кто-то взял меня под локоток. И, притиснувшись почти вплотную, залез ко мне под зонтик.

– Пусти мышонка погреться под зонтик.

Это была Катастрофа. Собственной персоной. В свободной руке неизменная бутылка пива, правда, неоткрытая. И запаха от нее пивного не было еще нисколечко.

Прижалась она, значит, ко мне и смотрит на театр этот. Девки, уже не стесняясь, подвывают – мокрые, лахудры лахудрами. Еще футорку сорвали. Трясутся, пытаются ключ на следующую накинуть, не получается. Уронили ключ. Одна села жопой своей голой на асфальт в лужу, прижала голову к колесу и ревет. Видно, хоть убей ее, нет у нее сил больше. Мужик давай вновь орать: «Подымайся, мразь е… ная! Пока пинать не начал. Работайте, не то мозги ваши куриные по асфальту размажу!»

Стою жду начала. Аж потряхивать стало, так ждать невтерпеж. Тут Ленчик оторвалась от моей «сухой гавани» под зонтиком и вышла в «открытое море». Подошла она к этой девахе. «Отойди, – говорит, – я помогу». Берет ключ, накидывает на футорку и второй говорит: «Помогай, че смотришь?» – И давай уже вдвоем футорку срывать.

Шофера, что были до этого зрителями, при появлении Катастрофы поисчезали махом, словно этим мерзким дождем смыло. Но из кабин внимательно так наблюдают.

Мужик этот, Богом не доделанный, сначала опешил, затем, опомнившись, задал резонный вопрос:

– Ты кто такая? Ты за них отпахать хочешь? – Сорвалась еще одна футорка.

– Я больше по другой части.

– И какой же?

– Я на передок слаба.

После такого ответа мужичок временно был нейтрализован. Правда, ненадолго.