– Это не для тебя.

«Я обречена всю жизнь провести в служанках», – так поняла его слова девушка, но дон Херонимо тут же продолжил:

– У меня на уме другое.

Вскоре после того дон Херонимо закрыл фабрику, так как на новую ткань не нашлось большого спроса. Для него эта потеря прошла почти незаметно; основные его доходы были связаны с торговлей колониальными товарами, которые перевозились судами его собственного парусного флота, и тут, в буквальном смысле слова, ему всегда дул попутный ветер. Когда негоциант понял, что обеспечил безбедную жизнь нескольким поколениям потомков, погоня за прибылью перестала служить путеводной звездой его жизни. Перенесенная супругой оспа едва не сломила его; будучи человеком верующим и уже немолодым, дон Херонимо озаботился тем, что ждет его за порогом вечности. В своем стремлении служить Богу и человечеству часть времени он посвятил управлению делами больницы Милосердия, первого общественного госпиталя в городе. Эта больница – плод вдохновенных усилий почитаемой в Ла-Корунье Терезы Эррера, которая оставила неизгладимый след в истории города, но умерла, не дождавшись воплощения своей мечты. Приняв обет безбрачия, она отличалась такой набожностью, что на коленях проползала расстояние от своего дома до церкви Святого Николаса, чтобы освободиться от терзающих ее тело демонов. Всю жизнь она помогала больным женщинам, не способным себя обеспечить, и превратила свое жилище в лазарет – люди называли его «божьей больничкой». Получив наследство от матери, Тереза целиком пожертвовала его Конгрегации Богоматери Всех Скорбящих (дон Херонимо входил в ее правление), чтобы построить больницу, цель всей ее жизни. В день, когда заложили первый камень будущего госпиталя, Тереза не смогла подписать акт пожертвования, поскольку была неграмотна.

В ту пору по всей Испании строились больницы, приюты для подкидышей и знаменитые дома Галера – пристанище для публичных женщин, которое также служило тюрьмой для наказания замужних женщин по ходатайству их супругов; объяснялось это стремлением правительства Карла IV укрепить значимость богоугодных деяний в противовес пагубному влиянию французских революционных идей. Помимо того, огромное количество калек, нищих, умалишенных, беспризорных детей и проституток на городских улицах входило в противоречие с гуманистическими ценностями эпохи Просвещения. Отчасти стремительное обнищание людей являлось следствием бесконечных военных конфликтов того времени. Город был укреплен – в нем соорудили бастионы, равелины, пороховые погреба, рвы и батареи для защиты входа в порт. Но для размещения такого количества солдат казарм не хватало и многие устраивались на постой в дома горожан. Эта скученность, а также постоянный приток деревенских жителей стали благодатной почвой для «роста числа женщин, предающихся безделью и самой бесчестной проституции», как писал в 1793 году уполномоченный член магистрата. Это привело к резкому увеличению количества абортов и незаконнорожденных детей, практически не имевших шансов на выживание. Детей бросали, живыми или мертвыми, на ступеньках домов, в мусорных ящиках, в нишах, в полях под стогом сена, их оставляли в неурочные часы прямо посреди улиц, а некоторых находили наполовину обглоданными зверьем. Дабы избежать такого числа детоубийств, при больнице Милосердия открыли отделение тайных родов: там гарантировали анонимность роженицы и не брали тех, кто успел прилюдно обнаружить свою беременность. «Богоугодная идея, достойная всяческого восхищения», как сказал дон Херонимо.

Убедившись в умелости и ловкости Исабель в уходе за больными и, прежде всего, в ее сдержанности и скромности, дон Херонимо попросил девушку работать помощницей акушерки; в больнице едва справлялись с количеством женщин, жаждущих попасть в отделение тайных родов. Все они приходили, закрыв лицо, чтобы никто не смог узнать их. Персоналу больницы запрещалось задавать какие-либо вопросы об их жизни. Правила защиты личности были столь строгими, что в случае смерти роженицы тело выносили только глубокой ночью. Исабель приняла предложение. Ей нужно было покончить с работой служанки, вырваться из золоченой клетки, пусть даже в этот закрытый, отрезанный от всех мир.