– Я мухой! – Валера сунул деньги в карман.

Дождавшись, пока гонец исчезнет из вида, Женя вернулся в вагон и плюхнулся на полку, разглядывая подругу «азиатки».

– Ну что, девчонки, давайте знакомиться. Женя.

– Валя, – представилась «азиатка», – а вы москвич?

На подобные вопросы тоже имелся готовый ответ.

– Я – гражданин мира; сегодня здесь, завтра там…

– Но где-то ж вы живете, – похоже, Валя была совсем не романтичной девушкой.

– Прописан в Воронеже. А вы, девчонки?

– И мы из Воронежа! – воодушевилась Валя, – к подруге на свадьбу ездили. Прикиньте, на море с пацаном из Москвы познакомилась, и вон что получилось. Нам бы так, да, Тань?

Таня покраснела, и Женя решил, что может закончить Игру одним ходом, но обещать жениться, он считал некорректным; вот, провести женщину по грани, ничего не обещая, но и не разрушая надежд – это истинная Игра!..

– Что ж у вас за работа такая, «гражданин мира»? – заинтересовалась Таня.

– Работа у меня классная, – в подробности Женя вдаваться не стал, потому что девушек, очень стремящихся замуж, занимает не процесс добывания денег, а конечный результат; поэтому, распаляя их любопытство, сообщил, – у меня есть дом, целое поместье земли, машина… короче, красиво жить не запретишь, а хреново – не заставишь.

– Везет вашей жене, – Валя отвернулась.

– Какая ты меркантильная, – вздохнул Женя, – а то, что муж будет появляться на пару дней в месяц, тебя не волнует?

– Зато каждый раз – праздник, – Таня засмеялась, – я б так смогла – никакой рутины, да?

…Если б ты еще сказала, что никогда не будешь выяснять, чем я занимаюсь в командировках, то была б почти идеальной женой. Такую и буду искать, если когда-нибудь соберусь жениться… Но продумать перспективу до конца Женя не успел, потому что вернулся гонец. То ли разочаровавшись в строительстве коммунизма, то ли сэкономив халявных денег, но добавил он в ресторане весьма прилично – его мотало между полок, тыча лицом в грязные носки, надетые на чьи-то грязные ноги; при этом он постоянно икал и извинялся, снова икал и снова извинялся. Наконец водрузив перед Женей пакет, Валера рухнул на голый матрац, совсем перестав отличаться от «кавказца», которого так презирал трезвым умом.

– Вот и пошли дебила… – Женя достал из пакета бутылку с укутанным в фольгу горлышком, – схожу за стаканами, а вы изучите, что он там еще притащил.

Стоя в противоположном конце вагона, Женя наблюдал, как девушки беседовали между собой: сначала они смеялись, потом спорили и в конце, похоже, поссорились, потому что замолчали, отвернувшись в разные стороны. В это время раздражающе яркий свет сменился мягкой голубизной, в которой прорисовывались лишь нечеткие загадочные силуэты, и девушки ушли курить. Вернулись они снова веселые; сбросив туфли, Валя сразу полезла на верхнюю полку, а Таня осталась разбирать содержимое пакета.

…Что и требовалось – очень мудрое решение, – Женя постучал к проводнице и получив желаемую тару, пошел обратно, – сейчас разберемся, что это за очередная Татьяна…

Поставив стаканы, он присел рядом с девушкой, уютно забившейся в уголок у закрытого дерматиновой шторкой окна. На столике угадывалась коробка конфет, раскатившиеся шары апельсинов и что-то кривое, похожее на банан.

– За знакомство? – бесшумно открыв бутылку, Женя плеснул в стаканы вспенившуюся жидкость, – Тань, как думаешь, случайность, что мы оказались в одном вагоне или нет?

– Не знаю, – она сделала глоток, второй; мгновенно появившаяся легкость требовала откровений, – мы, когда ехали в Москву, – Таня поставила недопитый стакан, – познакомились с парнем – он стихи пишет; так вот, он объяснял нам, почему людей в поездах тянет друг к другу. Хочешь, покажу? – она достала мятый листок и высунулась из своего гнездышка поближе к тусклому свету, – короче, почему людей в поезде тянет друг к другу. «…Их связывает нечто большее, чем общее купе. Скорее всего, это город, из которого они уезжают. Пусть они ни разу там не встретились, но им хочется вспоминать его, чтоб отыскать друг в друге частичку общего прошлого, оставшегося за двойными стеклами вагона. Их тянет не физически и не духовно, а просто потому что поезд прощает многое, не прощаемое в обычной, бесколесной жизни – не зря ведь железная дорога называется полосой отчуждения… Их тянет друг к другу, как кусочки разбитого вдребезги, несоединимого мира; тянет, чтоб сжаться в один комок, плакать и шептать невысказанное, возможно, предназначенное кому-то другому, оставшемуся среди других обломков, увезенных совсем в другую сторону. А если между ними возникает нечто большее, чем невинные слезы и выплывающий из воспоминаний шепот, то виновата в этом только полоса отчуждения с ее близорукими фонарями за окном и стыдливо-тусклыми светильниками купе…» Вот.