– И что ж у тебя Алёнка одна любовь на уме? – возмутилась Александра. – Больше ты и не видишь ничего.

– Дак, ведь для нас, девиц, это самое наиважнейшее! – не согласилась Алёнка.

– Да, полно! – скривилась Александра. – И что в этой любви такого важного-то? По мне вот хоть и не будь ее, не заплачу.

– А вот, как затомит под сердцем-то, сразу поймешь. Чай, читала романы про девичьи грезы?

– Фу, дрянь какая! – плюнула в сердцах Александра. – Да я, коль начинала, так бросала сразу. На десяток страниц охи да вздохи, сопли да вопли!

– Значит и не влюблялась ты, Сашенька, коль такое говоришь! – в Алёнкиных глазах вспыхивало что-то интригующее и они блестели.

– Коль такая любовь, как в этих книгах, так и даром не надо!

– Но я про все-то книги не говорю, только про Дон-Кишота. Вот, коли кто-нибудь прославлял бы меня в подвигах, да за меня бы дрался, уж как бы я была радая, токо приведи Господи!

– Ну а что в этом проку? – непонимающе пожала плечами Александра. – Какой тебе в этом интерес?

– Разве словами объяснишь? Это надо пережить, – обидчиво поджала губки Алёна.

– Ну это всё твои мечтания да книжные любезности! – Александра презрительно фыркнула. – Унижаться перед мужчиной, показывать, что ты слабее.

– Так Богом заведено, не нами.

– А я вот люблю из ружья в ворон да грачей палить, это как, по-девичьи? – с запалом воскликнула Александра.

– Ты шутишь? – пролепетала, побледнев, Алёна.

– Ни в коем разе! Хочешь, покажу? – она выбежала из комнаты и вскоре вернулась с настоящим ружьем, потянула Алёну за рукав. – Пойдем в сад!

Та, с опаской глядя на ружье в Сашиных руках, плелась за ней, как заколдованная. В саду на огромной березе, облепив ее ветки, будто опустилось черное облако. Птицы горланили, перекликаясь между собой. Александра вскинула ружье и выстрелила в самый центр этого черного облака. Алёна вскрикнула, но ее голос потерялся в тревожном стоголосом выкрике птиц. Они метались и кричали некоторое время по отдельности. Мощная сила самосохранения вдруг подняла это огромное живое облако и взметнула вверх в небо.

– Ты с ума сошла? – отпрянула Алёна от подруги.

– Не трусь… – засмеялась Александра. – Эти грачи надоели. В саду клюют, что ни попадя. От их криков голова болит.

– Не девичье же дело ружьем пужать.

– Что ты привязалась, что девичье, что не девичье! Ты, как моя маменька, такая же занудная.

И тут, как будто позвали ее, в сад выскочила Клавдия Арефьевна, полноватая женщина. Волосы ей были встрепаны, она часто дышала:

– Да, что ты будешь делать. Опять она ружьем балуется! Да, где это видано, чтоб девица по воронам палила!

– Вот видишь, – хохотнула Александра, обращаясь к Алёне. – Ты вся в мою маменьку.

– Да, батюшки мои! – всплеснула руками Клавдия Арефьевна. – Она еще и скалится!

Выхватив из рук Александры ружье, прикладом ткнула дочери в зад. Александра, притворно испугавшись, вскрикнула:

– Маменька, оно же сейчас стрельнет!

– Ах ты, батюшки! – заголосила та и выронила ружье на землю.

– Шуткую я, маменька! – захохотала Александра.

– Ах ты анчутка этакая, загубить ты меня хочешь, инда сердечушко упало.

Алёна еле сдержала себя, чтобы не прыснуть от смеха.

– Буду отцу жалиться! Да куда это годится. Ты же в доме всех перестреляешь.

Александра подбежала к матери, прижалась к ее руке:

– Маменька, да не серчайте на меня. Чай, знаю я, как с ружьем-то обращаться. Люблю я вас, миленькая вы моя!

– Ах, лиса ты, лиса! – с уже напускной сердитостью ворчала Клавдия Арефьевна. – Разве девичье дело ружье в руки брать? Скажи ей, Алёнка!

– Да я до сих пор дрожмя дрожу, – отозвалась Шалина.

– Вот видишь, что тебе подруга говорит?