Настасья, придерживая живот и глотая слезы, ковыляла к колодцу за студеной водой, которая, конечно же, уже была не нужна взбешенной Аннушке.

Челядь все видела, все понимала, но помочь Настасье ничем не могла: разве же пойдешь против хозяина? Одного не могли понять дворовые – зачем Аннушке понадобился конюх.

– Блажит девка, с жиру бесится! – говорили крестьяне, жалея Василия с Настасьей.

***

Настасья ходила смурная, потерянная, будто не невеста вовсе, а вдова, потерявшая мужа любимого.

– Васенька, давай сбежим! – просила она слезно жениха. – Не даст нам подлая житья!

– Да куда бежать-то? – вздыхал Василий, жалея невесту. – Тебе уж и ходить-то тяжело! Барин поймает, тогда уж точно житья не будет. Куда уж тут бежать?

– Да хоть к лешему в лес! – горячилась Настасья. – Чай, примет, не обидит!

– Так-то оно так! – улыбался Василий. – Только прошу тебя, давай обождем, пока маленький на свет появится, да окрепнет. А потом уйдем. Я обещаю!

– Ох, боюсь я! Неспокойно мне, тревожно! Будто беда подступает.

– Не тревожься! – утешал любимую конюх, не меньше нее огорченный сложившейся ситуацией. – Вот обвенчаемся, хозяйка и отстанет от нас. Что она нам сделает?

Пока Василий с Настасьей готовились к венчанию, пока купец Ельский сговаривал жениха для дочери, Аннушка кружилась по деревне, придумывая, как извести ненавистную Настасью и призывая на бедняжку все небесные кары, рассыпая грязные сплетни и настраивая против поварихи маменьку. Возможно, все на этом бы и закончилось, если бы в своем безумии Аннушка не вспомнила про Агафью – старуху-отшельницу, живущую за лесом, у самых болот, в покосившейся от времени и сырости избушке.

Про Агафью знали многие, но говорить о ней не любили – кто-то из-за страха, кто-то из-за неприязни. Обращались к Агафье только самые отчаянные: желающие отомстить обидчику, или приворожить, либо наоборот – отвадить, или извести врага. Магия Агафьи была черной, пропитанной ненавистью и злобой, а потому привлекала далеко не всех. Какую плату брала старуха, никто не знал, а те, кто знали – молчали, видно, нечем было хвастать.

Поняв, что отец предпринимать против венчания конюха ничего не собирается, Аннушка решила бежать за помощью к отшельнице.

– Ох, Анка, грех это великий! – боязливо крестясь, шептала Аннушке подружка Лизонька. – Зачем тебе этот конюх? От него навозом воняет!

Лизонька смешно морщила курносый нос и испуганно таращила блекло-голубые глаза под такими же блеклыми бровями. Пожалуй, именно за бесцветность Лизоньки шумная и яркая как ярмарка Аннушка выбрала себе такую подругу. На фоне белобрысой невзрачной Лизоньки статная рыжеволосая красавца Анна со жгучими карими глазами, обрамленными черными густыми ресницами, заметно выигрывала. И на любом званом ужине, на каждом балу из двух подруг кавалеры неизменно выбирали Аннушку, оставляя тихую скромницу Лизоньку скучать в обществе престарелых дам.

– Зачем он тебе? – твердила Лизонька. – Тебе папенька в женихи самого Волоцкого сватает! Он, знаешь, какой богатый!

– Фу! Да он же старый! – возмущалась Аннушка. – Пузо – во! А усы? Ну, точно у таракана! А табаком как воняет! А вот Василий…

– Да что же, свет клином на нем сошелся? – всплескивала руками Лизонька. – Да и Настасья на сносях. Неужто ты против дитяти безвинного пойдешь?!

– Что мне до них? – надменно вскинулась Аннушка, услышав о ненавистной сопернице. – Одним голодранцем больше, одним меньше… А Настасья вон за кучера пусть идет, коль хочет, иль за горшечника. А я все равно к бабке Агафье проберусь!

– Беда будет, Аннушка, одумайся! – уже не надеясь образумить подругу, проговорила напоследок Лизонька.