Своевольная Аннушка лишь руками на нее замахала, да прочь бросилась.

***

Василий, горестно вздыхая, присел на крыльцо и задумался. Ему, как и Настасье, было неспокойно на душе. Парень чувствовал, что невеста права – беда уже расправила свои черные крылья над деревней. «А все подлая Анка, будь она неладна! – с досадой подумал Василий. – И чего прицепилась, будто репей?»

Цепляться к Василию, надо заметить, было отчего. Высокий, статный голубоглазый парень с добрым нравом и чистой душой тревожил не одно девичье сердце. Но одно дело – простые деревенские девчата, и совсем другое – купеческая дочка, тем более, что повода Василий не давал, внимания не привлекал, был тихим и, самое главное, кроме Настасьи никого вокруг не замечал. Именно это и задело Аннушку, с малолетства привыкшую получать все, что пожелает.

А пока Василий размышлял, как уберечь невесту от злобной хозяйской дочери, та готовилась к ночной вылазке…

***

Аннушка едва дождалась, когда все в доме разойдутся по комнатам. За окном было темно. Бледная луна безразлично смотрела вниз: на спящие деревья, на уставшие за день от бесконечных дорог телеги, на собак, развалившихся на пушистой траве…

Аннушка воровато пробралась в кладовую, сунула в припасенный заранее мешок несколько вареных яиц, кусок сала, немного подумав, добавила три крупные картофелины и кусок пирога, и выбежала в ночь. Собаки сонно подняли головы, но, увидав хозяйку, тотчас же задремали вновь.

Добежав до леса, Аннушка остановилась и оглянулась назад. Ей было страшно входить в темный лес одной. Как назло, и луна спряталась за тучку, отказываясь помогать злодейке. Она поежилась, еще раз оглянувшись на дом, упрямо поджала губы и решительно ступила на лесную тропинку.

Пробираться по ночному лесу было еще страшнее: то волки вдали взвоют, то филин неожиданно ухнет над головой, а то и вовсе кажется, что кто-то из-за деревьев глядит сердито, вот-вот выскочит. Да и трава хватает за ноги, впивается, будто задержать, остановить хочет. «Это лес тебя не пускает, – будто шепнул кто-то на ухо Аннушке, – не хочет, чтобы через него свои черные замыслы вела, против добрых людей зло творила!» Анна дернулась, вскрикнула, озираясь по сторонам. Еще темнее в лесу ночном стало, еще страшнее. Несколько раз Аннушка чуть было не повернула назад, но перед глазами ее тут же вставал образ счастливой Настасьи. Тогда Аннушка крепче сжимала мешок с гостинцем и припускалась бегом по едва заметной петляющей тропинке.

Из лесу Аннушка выбралась лишь к полудню. Осмотрелась – вон, вдалеке, темнеют домишки Березовского. «А мне, значит, вон в ту сторону, – подумала злоумышленница, поворачиваясь спиной к деревушке. – Говорят, старуха в прилеске ютится в четырех верстах от Березова. Лишь бы найти!» Немного отдохнув, Аннушка быстро зашагала вдоль леса. Когда солнце скатилось за верхушки деревьев, уступая место сумеркам, она, наконец, набрела на избушку.

Домишко, скособочась, стоял на полянке в окружении старых сосен. Он был такой ветхий, что казалось, дунет шальной ветерок, толкнет избушку, та и рассыплется, опадет трухой. Единственное окно, занавешенное какой-то грязноватой тряпицей, смотрело слепым глазом на растерявшуюся Аннушку. Вдруг сбоку, со стороны болота, показалась старуха.

Это была невысокого роста сгорбленная и сухая старушонка с длинным прямым носом и морщинистым лицом, похожим на скомканный кусок пергамента. Пронзительный взгляд черных глаз ощупал оробевшую Аннушку.

– Ну, чего пришла? – скрипучим голосом равнодушно спросила старуха.

– Вы Агафья? Мне Агафья нужна, – дрожа, ответила Аннушка.