Твоя девочка выросла, мама. Сходит с ума красиво и расслабляется банально. Однако при покупке спиртного с нее еще требуют паспорт! Уже не смешно. Противно. Что мне с собой делать, чтобы выглядеть на свои годы? Весной мне исполнится двадцать три. Кто-то уже побыл женой и матерью, поездил по миру, открыл свой бизнес, а я даже на работу устроиться не могу. Купить шубу или не выходить из дома без макияжа? Но это так утомительно и скучно! Я все-таки люблю жить и верю, что в жизни куда больше интересного… Точнее, раньше верила, а сейчас внушаю себе, что это до сих пор актуально. На самом деле, пусто все и бессмысленно. Знать бы, чего не хватает. Вымолить, получить, расписаться, поставить галочку в программе минимум. И сказать: вот оно, счастье, вот об этом я и мечтала.

– Да живи и радуйся, – Матильда взяла бутылку вина, которую не пробили мне, и расплатилась. – У тебя должна быть творческая эйфория, а ты нудишь. Группа, новые знакомые, музыка… Разве ты не скучала?

– Скучала, – призналась я, – меня аж ломало. Но я чего-то боюсь. Как-то все резко и по-новому. И музыка, и квартира, и работа…

– Ну, понятно, – она прыгнула в седло и натянула шлем.

Я последовала ее примеру. Закончила она мысль уже у себя дома. Единственная комната завалена распечатками – сколько ее знаю, Матильда вечно что-то изучает, читает, выписывает цитаты. Я рада, что она к этому вернулась. Или настойчиво втягивала себя в жизнь. Все убранство комнаты – велюровый диван и огромный шкаф-купе. Кухня почти таких же размеров, что и гостиная, но в зелено-бежевых тонах. Там мы и притулились.

– Врать не буду, что это пройдет – так и будешь чувствовать себя маленькой и глупой, – гремя штопором, продолжила она, – но бояться себе не позволяй. Просто делай и все. Не надо ничего бояться в этой жизни.

Кроме потери? Опять не спросила. Не могу я лезть в душу даже к близкому человеку. Воистину, чего ей-то теперь бояться? Худшее уже случилось.

Пробка покинула бутылку со смешным хлопком, густая, как кровь, жидкость наполнила круглые фужеры – Мотька достала праздничные.

– Ну, давай, подруга, – она улыбнулась, стукаясь своим фужером о мой, – за твою самостоятельную жизнь.

– И за твои большие бабки!

– Если будет мне слишком много – помогу талантам. Коль сама страдаешь творческой импотенцией, переходящей в бесплодие – надо других поддержать, – Мотька опорожнила фужер почти залпом.

– Ну-ну, хорош тебе, бесплодие, – передразнила я ее.

Господи, я ведь даже не представляю, как ей сейчас паршиво и одиноко! Как никто и никогда не представлял, каково мне ловить маршрутки темным вечером в заляпанных дождем очках. И каждый из нас чувствует себя пленником, не может достучаться до мира, а порой до самых близких. Каково было моей сестре, когда рушилась ее семья и вместо поддержки родных она находила вечные скандалы и незримый упрек в том, что сломала их привычную жизнь? Никогда мы друг друга не поймем, но делаем вид, что сопереживаем, сочувствуем и сострадаем. На деле толкаем падающего.

– Пойду-ка поставлю что-нибудь, – Мотька встала, – вообще можем перебазироваться в зал, если хочешь.

Я ответила, что мне все равно. На кухне у Мотьки мягкий уголок – такой впервые появился у нас, и во времена нашей юности Мотьке он очень нравился. Вот и обзавелась таким в своей квартире, вспоминая, как сиживали мы на моей кухне, ели бэпэшки, философствовали, а из комнаты гремела «Ария» золотого состава.

Нет, на сей раз зазвучала не она. Как и всякий барабанщик, Мотька любила Godsmack. Их акустический мини-альбом хорош ранней осенью, но поздней хотелось чего-то потяжелее.