И вот тут на белом полотне экрана, натянутого на задворках сцены, нам, дорогой читатель (зритель), покажут алкогольную пропасть, четырёхсотдневный запой Бориса, который предшествовал помойке с котами.

На экране 91-й год. В полной уверенности, что Первый шаг им сделан, Борис пришёл на собрание анонимных алкоголиков (АА). Уже ни подшивки, ни кодировки, которых было бесчисленное множество, ни алкашатник2 не помогали. И тут – эврика: «нашёл, это моё!» Итог – четыре месяца трезвости. Конец 91-го – начало 92-го, в стране полный хаос, инфляция, «непонятки» с бизнесом, позади Бориса руины – год пил. Работает как каторжный. Руины потихоньку вроде начинают восстанавливаться. И, несмотря на невыносимые условия, его друг и компаньон говорит: «Боря, так, как ты работаешь, работать нельзя (внизу бегущая строка уведомляет зрителя, что друг этот – не алкоголик), ты заездишь и себя, и нас. Давай мы скинем обороты и на пару дней съездим отдохнуть. На берегу чудесного озера есть гостиница, директором которой работает моя знакомая. Поехали. Там всё будет: номер в гостинице, баня, бассейн, девочки, копчёный угорь».

Теперь – стенографический ход мыслей в голове Бориса тогда (как в фильме «Семнадцать мгновений весны» озвучивались мысли Штирлица): «Надо туда поехать, конечно, он прав. (Здесь опять бегущая строка, которая сообщает нам одну немаловажную деталь: день недели на дворе – четверг). Но как трезвым подойти к женщине? Как угорь без пива? Конечно, я не буду пить. Но если вдруг (обратите внимание на это «если вдруг»). Конечно, у меня есть программа «12 шагов», я уже сделал Первый шаг – признал своё бессилие перед алкоголем, и конечно, на ста граммах я не остановлюсь. Но раз сегодня четверг (друг же, заметьте, говорил о поездке на выходные), мы приедем вечером, то сегодня ещё можно выпить с девочками, может быть, ещё не пойду вразнос. В пятницу – на полную катушку, в субботу спускаю на тормоза, в воскресенье не пью, в понедельник приду на собрание АА». Такая вот подготовительная база.

А незадолго до этого пришёл на собрание анонимных алкоголиков человек с годом трезвости и сказал, что он «сорвался», две недели «бухал». Стыдобища! Людям в глаза невозможно смотреть, всех подвёл, на него возлагали трезвые надежды, а он! Эх ты! А тут – глядь, и ничего. «Сорвавшегося» все по плечу похлопывают: ничего, мол, упал, вставай, иди дальше.

Уже после этого у Бориса не было защиты, потому что тогда он подумал: значит, можно, ничего страшного. И пришла ему в голову «гениальная» мысль: «Да, я бессилен перед алкоголем, да, я не способен контролировать количество выпитого, но у меня есть программа «12 шагов», и я смогу контролировать периодичность и долготу запоев»!

Сегодня он понимает прекрасно, что Бог ему звонил во все колокола и кричал: «Боря, какие девочки-бассейн-угорь?! Ты едешь пить! Остановись»! Но он уже тогда был глухим, он был одержим. И даже когда компания прибыла на место, пока они ставили машины, оформлялись в гостиницу и так далее, несчастного уже носило, он не находил себе места – ему не терпелось «принять на грудь». Но по-прежнему не отдавал себе отчёта и говорил (себе же), что пить не будет.

Он ушёл в запой, который продолжался четыреста дней, с небольшими физиологическими перерывами для того, чтобы не умереть. Наркологии Бориса уже просто не брали, врачей-похметологов3 тогда ещё не было, мать вызывала знакомую медсестру, она ставила капельницу. Чуть-чуть оклемался, пошёл пить дальше. Так продолжалось тринадцать месяцев – с марта 92-го по 12 апреля 93-го года.

Для Бориса это чёрное пятно. Он почти ничего не помнит. Поэтому и кадры на экране обрывочные, скомканные, мельтешащие. С трудом можно что-то уловить, зацепиться глазом, как при быстрой перемотке киноплёнки. Хорошо видно только то, что рассказывали об этом времени жена, мать, дочери. Мать, которая помнила сына полтора года «подшивки» трезвым, говорила: ты «подшейся» и хотя бы две недели не попей. Две недели для неё были пределом мечтаний. На последней «подшивке» Борис был трезвым три часа. Из двух «кодировок» на одной пробыл трезвым неделю, после второй пошёл пить сразу. Он тогда говорил: если меня что-нибудь спасёт, то только программа «12 шагов».