Молчание затянулось. Арестованные, еще недавно возмущавшиеся наглостью молодого офицера выпросить оправдание у императора, теперь жалели его.

– Ступай домой; внук Суворова не может быть изменником Отечеству, – сказал государь.43

Император спешил к генерал-адъютантской комнате. Менее часа назад, у себя в кабинете, он слушал генерала Толя, который зачитывал показания одного из мятежников. Перечислялись фамилии бунтовщиков, которых требовалось немедленно найти и арестовать. Николай Павлович, с трудом преодолевая сонливость, бросил генерал-полицмейстеру Шульгину, сидевшему рядом: «Арестуйте немедленно всех по списку» – и вышел из кабинета. Он дошел до столовой и вот-вот должен был соединиться с семьей, как вдруг вспомнил – среди перечисленных в списке бунтовщиков была фамилия Норов.

«Норов, Норов, – повторял он, напрягая память. – Фамилия редкая. Быть не может, чтобы капитан Василий Норов, бывший командир 3-й гренадерской роты лейб-гвардии Егерского полка стал мятежником. Он совершенно другого склада человек. Совпадение?»

Прислушиваясь к гулкому эху своих шагов, отчетливо звучавшему в утренней тишине, Николай Павлович мысленно возвращался к небольшому городку Вильно в март 1822 года.

…В то утро был назначен смотр полка, отправлявшегося на два месяца в деревни. Стояла пасмурная погода. Солнце едва проглядывало сквозь толстые слои тяжелых облаков, низко висевших над равнинной площадкой, на которой выстроились две роты батальона полковника Толмачева.

Николай Павлович в мундире лейб-гвардии измайловского полка – курточке с шитым воротником и двумя бортами пуговиц – неторопливо проходил перед строем, недовольным взглядом рассматривая солдат, спрашивая их, почему так плохо держали строй, почему все его замечания, высказанные ранее, не исправили.

Остановившись возле одного из офицеров, великий князь, выговаривая свои замечания, ущипнул его. Офицер прикусил губу. Следующим был капитан Норов.

– Ваше высочество, я щекотлив, – угадывая намерение великого князя, сказал офицер.

– Ах, мой милый, – усмехнулся Николай Павлович, взяв его за руку, – если бы ты знал, как Наполеон обращался со своими маршалами.

Норов тут же нашелся:

– Но, ваше величество, я также мало похож на маршала Франции, как вы на Наполеона.

Спустя два месяца, в ненастный день, по возвращении батальона с деревни, был назначен новый смотр.

Недовольный, что обе роты так и не усвоили приемы, на которые он указывал в прошлый раз, Николай Павлович вновь и вновь отправлял их на марш. Вконец разозлившись, великий князь подозвал к себе батальонного командира полковника Толмачева, сделал ему выговор, пообещав, если в скором времени упущения не исправят, тогда от обоих офицеров будут отняты роты.

Когда великий князь отчитывал полковника, ему показалось, что стоявший впереди своей роты капитан Норов что-то сказал с неудовольством.

Взнуздав коня, Николай Павлович направил его ко второй роте. Шапка темных, курчавых волос, широкие вразлет брови, карие глаза, стрелка усов – лицо капитана еще в прошлый раз не понравилось великому князю. Он помнил, как офицер резко ответил ему по поводу Наполеона, оскорбив самолюбивого командира.

Лошадь остановилась против строптивого офицера. Между Николаем Павловичем и капитаном Норовым простиралась большая лужа. Великий князь, ни минуты не сомневаясь, дал шпоры лошади и она, прянув в лужу, окатила Норова грязной водой.

Поутру полковник Толмачев доложил великому князю, что капитан Норов просится из гвардии в армию. Поинтересовавшись о причине просьбы, Николай Павлович получил ответ – Норов считает себя обиженным, что великий князь ему выговаривал и обещал отнять роту.