– Ну, Кондратий Федорович, – заглядывая в протокол допроса, обратился к нему государь, – веришь, что я могу тебя простить?

Рылеев молчал. Он был уверен – нет смысла ждать прощения и все эти обещания – игра слов, заигрывание, с целью выведать связи его с другими руководителями восстания, планы их. Он чувствовал усталость во всем теле и хотел уединения.

– Сядь, – словно улавливая ход его мыслей, сказал Николай Павлович.

Он усадил Рылеева в кресло, подал стакан воды:

– Выпей!

– Ну чего? Говорить со мной можешь? – после паузы спросил государь.

Рылеев хотел подняться с кресла, но император удержал его за плечо:

– Нет, сиди.

Николай Павлович сдерживал себя от грубых слов, старался говорить вежливо, выглядеть добрым, услужливым. Это претило его характеру, но, будучи уверенным, что перед ним едва ли не самый главный из лидеров тайного общества, император готов был на все. Он не замечал, что иногда в порыве сам становился многословен, да так, что говорил о сокровенном, о чем запрещал думать себе.

– Кто я? – спрашивал Николай Павлович, проходя мимо Рылеева с закинутыми за спину руками. – Бригадный командир. Что я смыслю в делах государства? Да ничего. Я и царствовать не мечтал. Так сложилось, что брат мой, цесаревич Константин отказался от трона. Поверь! Я не хотел крови. Я был против пушек, я был за переговоры, но вы от них отказались. Мне жалко каждого из вас. Вы же наши граждане, а не чужеземцы какие…

Он прервался. Закрыл лицо руками.

«Как красиво лжет, – подумал Рылеев и вдруг засомневался. – Может, и не лжет. По голосу слышно, говорит без фальши».

– Вы хотите, чтобы я сказал вам всю правду, ваше величество? – Кондратий вновь попытался встать, но был посажен на место.

– Я всегда говорил только правду, какой бы она ни была, – спокойным голосом проговорил Николай Павлович. – Для меня ложь равна предательству.

– Тогда слушайте. Я увлек всех. Я ни в чем не раскаиваюсь, – начал пылкую речь Рылеев. – Но разве в том моя вина, что желал я людям свободы, желал создать общество свободных людей и дать им Конституцию. Ту самую Конституцию, о которой мечтал ваш брат император Александр I в начале своего правления.

Кондратий Федорович говорил книжно, литературно грамотно, подбирая каждое слово, будто отвечал на экзамене русской словесности.

– Знайте, государь, что вам не истребить свободомыслие, – слова Рылеева заставили государя вздрогнуть.

Кондратий Федорович испуганно замолчал, столкнувшись со строгим взглядом государя, глубоко дыша, словно набирая в легкие воздуха перед долгим подводным плаванием, а потом вдруг разразился чуть ли не криком:

– Что о вас? А вот что! Когда вы еще великим князем были, вас уже никто не любил, да и любить было не за что: единственные занятия – фрунт и солдаты; ничего знать не хотели, кроме устава военного, и мы это видели, и страшились иметь на престоле российском прусского полковника или, хуже того, второго Аракчеева, злейшего. Как сами изволили давеча выразиться, взошли на престол через кровь своих подданных; в народ, в дитя свое вонзили нож.. И вот плачете, каетесь, прощения молите. Если правду говорите, дайте России свободу, и мы все – ваши слуги вернейшие. А если лжете, берегитесь; мы начали – другие кончат. Кровь за кровь – на вашу голову или вашего внука, правнука! И тогда-то увидят народы, что ни один из них так не способен к восстанию, как наш. Не мечта сие, но взор мой проницает завесу времени! Я зрю сквозь целое столетие! Будет революция в России, будет! А теперь казните, убейте…

«Посылаемого Рылеева содержать за мой счет, – писал государь крепостному коменданту Сукину. – Давать кофий и прочее, а также для письма бумагу, и что напишет ко мне приносить ежедневно. Дозволить ему писать, лгать, врать по воле его».