Солнце пробивалось сквозь плотно занавешенное окно и вроде не светило в лицо спящему, но создавало яркий ореол возле окна. Открыв глаза, Кейн Уокер долго не вставал, а просто лежал на спине и смотрел в потолок.

«Очередной день жизни, который я брошу в ненасытное жерло Эфирона, – думал Кейн. – Сколько жизней погубили эти земли, сколько всего я потерял здесь…»

Почему Эфирону вечно нужно быть впереди, быть для всех и защитником, и судьёй, и отцом, неужели это наш путь? Путь героев или сумасшедших? Эти мысли в последнее время всё чаще посещали Кейна.

Встав с кровати, он подошёл к комоду, который стоял у стены возле окна. Над комодом висела занавешенная картина. На языке, ведомом только самому Кейну, он быстро произнёс несколько слов и закрыл ладонью глаза. Постоял так пару секунд, убрал руку и глубоко вздохнул, после чего развернулся и пошёл в ванную. На стуле рядом с кроватью лежала аккуратно сложенная форма, белый плащ с золотым грифоном висел на спинке стула, начищенные кожаные сандалии стояли рядом.

Квартира стража Кейна была небольшой: комната, в которой он спал, кухня такого же размера, ванная и просторная открытая терраса с видом на сад, которую он очень любил. При своём высоком положении на службе Кейн мог бы иметь жилище в пять раз больше, но не хотел и постоянно отказывался от подобных предложений. После того, как он потерял свою семью в Адском Пламени, он стал замкнутым и аскетичным, но на службе это никак не сказывалось, на службе он был образцом для подражания.

Выйдя из ванной в приподнятом настроении от принятия водных процедур, он подошёл к окну, резким движением распахнул шторы и открыл дверь, ведущую на террасу. Свежий утренний воздух под напором ворвался в комнату, солнечные лучи вмиг заполнили пространство. Кейн сделал шаг на террасу, прищурив глаза от наслаждения, звучно втянул носом свежий воздух, подержал его в лёгких и с блаженством выдохнул.

«Чёрт возьми, что бы ни случалось в моей жизни, ради таких моментов стоит жить», – подумал он.

Он стоял в полный рост на террасе, абсолютно нагой, а солнце тёплыми лучами ласкало его тело, и в воздухе пахло цветами. Зайдя обратно в комнату, Кейн надел хлопковые штаны и внезапно упал на пол, оказавшись на полусогнутых руках.

– Соточка, всего щепоточка! – довольно громко произнес он и начал энергично отжиматься от пола.

– Десять, двадцать, тридцать, сорок… – доносилось на улицу из открытого окна квартиры под самой крышей.

Проделав комплекс упражнений – сто отжиманий и столько же на пресс, – Кейн подошёл к зеркалу и начал одеваться. На часах было 6:40 утра, в зале совещаний нужно было быть в 8:00.

В зеркале отражался мужчина зрелого возраста. Его кожа от частой работы на солнце сильно загорела, тело было подтянутым, униформа в идеальном состоянии, подбородок гладко выбрит, шрам на брови, шрамы на щеке и на подбородке, сумрачный, но не потухший взгляд. Майор Кейн сдвинул ноги вместе, окинул себя взглядом и кивнул головой, как будто командир, одобривший вид солдата. После чего подошёл к комоду и бережно снял ткань, закрывавшую картину, аккуратно положил её на комод и снова посмотрел на картину. Очень медленно осмотрев её, Кейн улыбнулся.

– Доброе утро, мои дорогие! – с глубокой нежностью произнёс он.

С картины на него смотрела счастливая семья Уокеров: молодая женщина с длинными белокурыми волосами и обворожительной улыбкой, а рядом две девочки-ангелочка с такими же длинными светлыми локонами – они хохотали, папа явно смешил их, пока рисовали эту картину. Кейн поцеловал кончики своих пальцев и на мгновение приложил их к картине.