Он такой родной, но сейчас до боли чужой.

Понимаю - между нами пролегла огромная пропасть.

Потом меня окликают, я вздрагиваю, и наш зрительный контакт разрывается. И мгновенно я чувствую, как во мне будто что-то гаснет, становится зябко, и я передёргиваю плечами, чтобы согреться.

— Соня, с вами всё хорошо? — слышу взволнованный голос Горского, который в этот момент разговаривал с Егором. Наверняка рассказывал, как прошла операция.

Впрочем, операция прошла хорошо. И если Виктория Викторовна найдёт в себе силы жить, захочет этого, то всё действительно будет хорошо, и болезнь отступит, что не может не радовать меня.

Перевожу взгляд на мужчину и слегка вымученно улыбаюсь.

— Спасибо, Глеб Семёнович, всё хорошо. Я могу идти? Я вам больше не нужна?

— Конечно, иди. Прости, что пришлось тебя задержать сегодня. И спасибо за помощь. Завтра, как я уже и говорил, у тебя выходной – погуляйте с дочкой.

Я холодею. Зачем он сказал про дочку? Чёрт, я же совсем не хотела, чтобы всё выяснилось вот так… Чтобы вообще выяснилось. А как я хотела? И хотела ли? Чувствую на себе пронзительный, колючий взгляд, прощупывающий меня, словно рентген. И меня окутывает с ног до головы жуткий страх. Он пробирается в каждый уголок моего тела.

Хочется крепко стукнуть Горского, который так неуместно сейчас выказывает свою заботу и сболтнул лишнего.

Пальцы дрожат, и я прячу ладони в карманы халата, боюсь что-то сказать, потому что понимаю, что мой голос будет дрожать точно так же.

Но я беру эмоции под контроль, хоть они и рвутся из меня, и не обращаю никакого внимания на прожигающий взгляд бывшего любимого мужчины, который был во всём для меня первым. Был для меня когда-то всем. Хоть и хочется в этот момент посмотреть ему в глаза и увидеть его реакцию на слова Горского.

Но я этого не делаю. Отдёргиваю себя.

Смотрю на Глеба, в глазах которого, кажется, почти обожание, от которого мне неприятно становится. И эта его улыбка. Нет, за то время, пока я работаю здесь, Горский ни разу не перешёл черту отношений «начальник-подчинённая». И ни разу не оказывал мне знаки внимания. Может, мне показалось?

— Спасибо, Глеб Семёнович, — выдавливаю из себя и делаю шаг в сторону, желая обойти мужчин и скрыться как можно быстрее отсюда.

Только до сих пор чувствую на себе внимательный взгляд гонщика. Что он хочет? Что пытается найти во мне? Может тоже хочет понять, увидеть насколько я изменилась, как и он? Или же желая увидеть, вычислить мою реакцию на слова начальника? И хоть бы это внимание было из-за того, что я ассистировала на операции его матери, а не из-за слов Горского о моей дочери.

Чёрт. Чёрт. Чёрт!

Чувствую, как меня начинает потряхивать от всего от этого. Волнение подбирается тугим комом к горлу.

Становится всё труднее совладать со своими эмоциями. Но я точно знаю, что в данную минуту мне может помочь – контрастный душ.

И мне кажется, я не иду - бегу в сторону душевых.

Прохладный душ немного остужает мои чувства и приводит мою голову в порядок, хоть и меня до сих пор слегка потряхивает от нашей встречи. Я думала, что он будет здесь. Не мог не появиться на операции своей матери, но надеялась, что мы не столкнёмся с ним. Что каким-то образом наши пути не пересекутся сегодня. Но не вышло.

А теперь Егор ещё знает, что у меня есть дочь. И кто знает, какие мысли пришли в его голову в этот момент. Может думает, что эта его дочь? А может и вовсе, что я давно вышла замуж и родила от другого... О плохом думать совсем не хочется.

Чёрт.

Лбом прикасаюсь к прохладному кафелю и глубоко вдыхаю. Кожа покрывается мурашками от холодной воды. Но я не переключаю кран на более комфортную температуру для моего тела. Прикрываю на миг глаза. Нужно успокоиться. Взять себя в руки.