– Эмилия… – голос его был нежным. – Я вернусь. И пусть это займёт немного времени – недели, может быть больше … но я вернусь. Просто… просто обещай, что ты подумаешь обо всём.

Эмилия всё ещё молчала, чувствуя, как внутри всё разрывается. Она хотела сказать, что ей всё равно. Что его отъезд ничего для неё не значит. Но слова застряли в горле. Она не могла … не хотела.

– Ты ведь не знаешь, – прошептала она, – отвечу ли я…вообще.

– Неважно, – мягко произнёс Эдвард. – Я всё равно буду надеяться. Только взгляни на меня… хоть в последний раз.

И их взгляды встретились – всего на мгновение, но в нём Эмилия увидела столько боли и отчаяния, что сердце её болезненно сжалось.

– Прощай, Эмилия… – сказал он тихо.

Он медленно повернулся и пошёл прочь, каждый его шаг казался тяжёлым и мучительным. Эмилия смотрела ему вслед, ощущая, как что-то безвозвратно уходит вместе с ним.

Как только его фигура исчезла вдали, её колени подогнулись, и она опустилась на траву. Слёзы, которые она так долго сдерживала, теперь лились свободно.

Эмилия сидела на холодной земле, сжимая в руках подол платья. Тишина ночи давила на неё, напоминая о недавнем разговоре. Сердце колотилось так сильно, что ей казалось, оно разорвётся на части.

Она знала, что должно было стать легче. Что, возможно, его отъезд – это шанс избавиться от запретных чувств. Прекратить все эти встречи, разговоры, взгляды. Но чем больше она пыталась убедить себя в этом, тем сильнее чувствовала, как внутри всё горит.

Эмилия устало закрыла глаза, вспоминая его голос, взгляд, в котором мелькали и нежность, и боль. Она видела, как он пытался скрыть своё отчаяние, не показывать, как трудно ему уходить.

“Почему я просто не сказала ему… Почему не попросила остаться?” – мысленно упрекала она себя.

Но она прекрасно знала ответ. Любое слово, любое признание сделало бы их чувства ещё реальнее. Признание означало бы привязанность. А привязанность… она могла разрушить их обоих.

Слёзы продолжали катиться по её щекам, тихие и горькие. Эмилия обняла себя за плечи, словно пытаясь защититься от холода, который внезапно охватил её.

Сколько она просидела там, не зная, что делать дальше, Эмилия не могла сказать. Лишь когда первые лучи солнца пробились сквозь ветви старого дуба, она с трудом поднялась на ноги и направилась к дому. Чтоб не показаться чужим глазам . И не навалить на ненужные слухи. Зайдя в дом все еще спали . Она слегка выдохнула , и направилась в свою комнату.

Ночи без сна стали привычными. Её взгляд всё чаще был устремлён в окно, словно она надеялась увидеть его фигуру в саду. Но Эдвард не появлялся.

Эмилия часто ходила к матери . После ухода Эдварда, она не знала кому ещё рассказать об этой боли , об этих чувствах. Она решила рассказать об этом той, которая наверное поняла её.

Кладбище было почти пустым. Лишь ветер шевелил кроны кипарисов, и где-то вдали звенели колокольчики на ошейнике кошки. Эмилия стояла перед простой, аккуратной могилой.

Могильная плита была гладкой, прохладной на ощупь. Эмилия опустилась на колени, бережно положив у подножия свежие цветы – те, что когда-то называли мамиными любимыми. Её пальцы задержались на холодном камне, касаясь букв имени, которое она носила в сердце с самого детства, как образ, как мечту, как беззвучную молитву.

– Привет, мама… – прошептала она. – Вот я опять пришла. Сюда, чтобы сказать то, что не могу сказать никому. Ни отцу, ни тёте… Только Зейнеп знает. А ты… ты бы, наверное, поняла.

Её голос дрогнул. Она села, поджав под себя ноги, склонив голову к плите.

– Я влюбилась, мама. Очень сильно. До боли. До дрожи в голосе и в коленях. До таких снов, от которых просыпаешься с улыбкой… и слезами.