Айрин подошла, заботливо потрогала прохладное от купания плечо, кивнула.

– Травки всякие. Есть тут умелицы. Давай я тебе волосы уложу, да одеваться надо.

…

Легкое, свободное, как туника платье, совсем не стесняло движений, и, казалось, не касалось кожи. Распущенные по плечам волосы, подхваченные тоненькой ленточкой, парусиновые туфельки – вот и весь наряд, почти так же была одета и Айрин. Впрочем на всех остальных девушках одежда тоже не слишком отличалась – ну может, чуть-чуть, на уровне ощущений – тона, ароматы, структура ткани. И лишь некоторые, буквально единицы, отличались от всех, как экзотические бабочки от моли, яркие, одетые изысканно и немного странно, они держались чуть в стороне и вместе. Айрин подтолкнула Джемму, шепнула с явно заметной завистью

– Стажёрки. Их уже выбрали, пройдут курс, будут сдавать экзамен. А те, кого выберут они сами, даже без сдачи экзаменов уйдут. Счастливые.

Закончить рассказ им не дали, серое марево влажной ночи вдруг начало рассеиваться, меркнуть, и взамен темноте из-за леса стал подниматься Рассвет. Он не просто освещал все вокруг, он все, полностью стирал тот сонный покой, в который еще был погружен лагерь, поджигал небо, подобно разгорающегося пламени, заливал все странным ароматом, превращал людей в видения. Джемма снова почувствовала сладкую истому в теле, сердце затрепетало, а Айрин вдруг отошла от не на пару шагов, молча постояла, разглядывая новую подружку, покачала головой.

– Ты бы сейчас видела свои глаза! Они у тебя бесстыдные! Горячие такие, а руки обжигают. Тебя, наверное, сразу заберут.

Договорить им не дали, подскочила откуда не возьмись, Бэлла, заворчала что-то недовольное, и быстро потолкала их в сторону небольшого нарядного и очень торжественного здания, спрятанного в густых зарослях незнакомого широколистного кустарника. Двери там уже были открыты, и на крыльце стояло существо, которое уже много дней не давало Джемме покоя. Высокий, мощный человек, одетый в узкие брюки, свободную рубашку навыпуск, вырез которой открывал загорелую грудь, стоял, облокотившись на резную стойку крыльца и курил. А смотрел так, что Джемме показалось, что на ней нет ничего – даже этой полупрозрачной туники.

Когда Джемма проходила мимо этого человека, ее кровь превратилась в кипяток. Она подожгла все у нее внутри, и Джемма, наверное, сгорела бы дотла, но взгляд Марка – равнодушно спокойный, холодный и оценивающий, быстро привел ее в чувство, да еще и Бэлла колюче вцепилась в ее локоть, как будто вонзила в кожу свои острые коготки. Одернув себя, опустив глаза Джемма быстро прошла мимо, стараясь не замечать ледяной взгляд темно-синих глаз.

Внутри здание оказалось не менее красивым, чем снаружи. Большой зал, в который, как ручейки в реку вливались группки девушек, был похож на бальный зал. Именно такой – с высокими узкими зеркалами от потолка до пола, с торжественным сводчатым потолком, по которому летели, похожие на стрекоз нежные, нарядные женщины, с узорчатым паркетом, натертым так, что в нем можно было отразиться, почти, как в зеркалах, с изящной утонченной мебелью – старинной, с изогнутыми ножками и обивкой цвета пыльных роз, вышитых этими же розами – Джемма видела в одном из старых фильмах, которые очень любили смотреть Матери, и которые были скачены в планшеты девочек. Рамона считала, что такое кино развивает внутренний мир и гасит низменные порывы, смотреть их вменялось в обязательную программу ежедневного отдыха, и таких фильмов было немало. Многие девочки смотрели их из-под палки, а Джемма любила… Она, как будто, вдруг попадала туда – в этот странный, незнакомый мир, в котором чистые, как слеза, женщины проживали свою странную, бабочкину жизнь.