старинную посуду со стола
смели и не мелькнула в зеркалах
отставшая случайная минута.
Хотя бы зацепиться за какой-то
сигарный, пьяный, вымышленный мир:
начало века, скомканный ампир,
угрюмость толп и жалкая прослойка
богемы – проходимцы и таланты…
Еще вчера, столетие назад,
ты б мог войти в жирафствующий Чад —
в «Бродячий пес», в «Привал комедиантов».
Всего лет 20 до стези барачной,
но выбор есть – остаться ли, уйти,
ты молод, тебе нет тех 20-ти,
там ждут конца… Но ты еще не зачат,
все впереди: растрепанные книги,
кастальский обезвоженный ручей —
осколок пионерских лагерей
в подполье перевернутых религий.
Тебе б туда, где олонецким патлам
с рязянскими сплестись, где фрак и трость
от Цезаря, случайный Снежный гость
и царская горбинка Клеопатры —
где это все? куда кого размечет?..
Как не избыть из памяти пока
кровавые подвалы ВЧК —
игра вслепую та же: в чет и нечет.
Но та страна была? и нам не снится,
пускай сейчас понуро и мертво —
когда-то здесь дышало естество
поэзии с горбинкою царицы?
То Высший Хаос был, девятый вал
стихии масс ворвался в праздность пауз —
платить счета… Ты снова опоздал
на пир чумы – остался пошлый хаос?
…Мы вышли, приотставшая чета,
съезжая с ритма в мелочи событий,
жизнь вновь текла, хотя уже не та,
пусть впереди кроился бродский Питер,
а там иной, возможно, и бог весть,
в какой абсурд сместятся формы, темы
мостов, каналов, рек… Да город есть,
опять гудит толпа – а где богема?
Счета давно оплачены и как!..
Что ж… вместо вдохновенного бомонда
с горбинкой царской – тот же рабский стяг
и серая полоска горизонта.
Вторая половина
Жене
Мечтать о цельности смешно —
в природе все двояко.
Когда отсыпано зерно,
какого ищешь злака
другого, тоже своего,
хотя с иной подкладкой?
Второе, вроде, естество,
что прячется украдкой…
Судьба мне дочь не принесла
к двум сыновьям впридачу,
что ж, не случилось… проспала…
такая незадача.
И втуне пропадал талант,
коль не было привычки:
не расправлял воздушный бант,
не заплетал косички,
не гладил юбочек и щек
не целовал пунцовых,
не выдал замуж – спал сверчок
под печкой изразцовой.
Роптать напрасно – что дано
не растрясти б дорогой,
пригубив терпкое вино,
лишь охмелеть немного.
Жизнь мчится мигом, как во сне,
мечталось где, любилось,
но что-то лучшее во мне
так не осуществилось…
А как милы мне невпопад
сквозь утреннюю спешку
твой в зеркале, что бритва, взгляд,
лукавая усмешка,
чуть тронешь губы и глаза
каким-то легким вскрыльем
тем самым, женским… Что сказать —
напрасные усилья.
Я никогда не смог бы сам,
тут нечего прибавить,
вот так рукой по волосам,
и кофточку поправить…
Стою, болван, с открытым ртом —
откуда что берется,
когда бы разумом, трудом!
а что на дне колодца…
Вот мне бы, думаю, хоть пядь
такой вот хрупкой воли…
Мальчишкам вряд ли передать,
была бы дочь хоть что ли!
И жаль, когда уйдет во вне,
в какие-то глубины,
возможно, лучшая во мне
вторая половина.
Рефрены
Ветер поэзии
Ветер поэзии… Буря ли, лесоповал,
смерч ли тунгусский сквозь пошлую нашу аскезу —
словно прибой, он топтался, роился, взмывал
зовом сирен или рвущей простор марсельезой.
Что в тех словах… Ну, подумаешь, в рифму, в размер,
или какая метафора втиснется сдуру.
Ранние весны прошли… «Никаких полумер!
Только позволь ее выпустить!» – выла цензура.
Резали, жгли, запрещали… Тогда самиздат
крался ночами, пророчески строки звучали.
Ветер поэзии… Он проносился и над
теми, что с воском в ушах – и к непрочным началам
воли словесной хоть… Как прихотлива мечта:
вдруг повенчали Петрарку свалявшимся лавром
в прибранном Риме. Натужная слава, но та,
к нам заглянув, подкосила беспечного мавра.
Пуля нашла и второго, чей парус на час
вырвался в море, играя измысленным светом.