В подобных условиях, разумеется, в воздухе ненавязчиво нависает вопрос: имеют ли оные инакомыслящие право хотя бы не примыкать к элитарному клубу энтузиастов апокрифического жанра?

Разумеется, ответ уже готов, причем здесь оба заклятых друга (привыкшие #дружитьпротив и #любитьгеополитицки) поют в унисон: всякое уклонение от про-крайнезападного идеала свободы («кайдан незалежности» и концлагеря единомышленников) будет нещадно караться самой свободой, как и «незримой рукой» рынка. Расхождения могут возникнуть на этапе внутрикоалиционных прений («милые бранятся») относительно того, кто худший «зрадник» (изменник) в очах почившего-неупокоенного BundEhr: поляне или кривичи? Шляхта, как филиал западных заклинателей змей, вовсе не против пользования подрывниками всех мастей, служащих вольно или невольно благим целям клуба самозваноизбранных, пока те не норовят в забытьи проталкивать свой круг и своих монструозных идолов яко достопоклоняемых и абсолютно (а не временно) рукопожатных. Юнионистские легаты новых дней (радикально решив кадровую проблему былых веков прямой заменой продажных пьяниц из местных на засланных) могут являть интеллектуальную невзыскательность или презрение к аудитории пасомых, среди прочих заявляя, будто улица Руська в Чарн-граде названа в печальное памятование прохода «некультурных полчищ донских казаков», не одобривших отказа в харчах. Юнионисты из местных могут то ненавидеть Рим паче дейешивских шайтан-шахидов (также успешно торгующих с «Румом» собирательным), то питать историческое презрение к шляхте. Но межгеттово столь люто не одобряют Москвы (ревнуя к былому имперскому соперничеству и победе фотофинишем), что готовы лобзать друг друга, потявкивая на староевропейцев.

Надо сказать, и здесь те и другие остаются верными подмастерьями Рейхсвиссеншафт, ибо помимо расовой теории «индогерманскости» научились и известной гибкости в ее правоприменении. Ведь только наивные тщатся отыскать у Шикльгрубера сколь-нибудь более «высеченного в граните» расизма с человеческим лицом, нежели встречаем у подавляющего большинства континентальных и островных светочей мысли (где Руссо стоит едва ли не нелепым особняком). Ибо как еще разрешить дилемму исконоарийскости тех же славян и балтославян на фоне снисходительного к ним отношения жителей Рейха, которые сами на треть славяне, на четверть кельты, а на остаток – эклектичная diversity? Ну, право, не вменением же им тюркского или финно-угорского вкрапления в недостаток, с одновременным поставлением эстов и финнов ступенькой повыше? Остается одно: расизм институциональный либо развитийный (едва чем отличный от современного северозападного глобалистского катка).