– Потому что сейчас он уже мужчина. – Бейла, как обычно, утешала вдову в её невзгодах.

– Да, конечно, грешно жаловаться – и что тут скажешь?.. «С визитом» к доктору пошёл… – сказала Сора-Хана с напускной сдержанностью в голосе, но тут же рассмеялась.

И, чтобы скрыть радость, добавила:

– Конечно, мне хотелось бы, чтобы он был немножечко другим. Как это почему? Вот был бы жив мой старший, Эли, да упокоится он с миром…

– Ну да, а чего вы хотели? – с пониманием ответила Бейла. – Сегодняшние дети, они ведь совсем другие… И вообще, жизнь изменилась. Конечно, он не такой уж и набожный, но у него и другие достоинства есть. Поверьте мне, от него вам будет большая радость – вот сосватает он себе кого-нибудь с хорошим приданым…

– Ох, ваши слова бы да Богу в уши… – заулыбалась Сора-Хана. – Чтоб вы были здоровы! Слушайте, а может, воды к рыбе добавить?

В скором времени обед был готов. Рыба запеклась толстой коричневой корочкой. Сора-Хана нахмурилась:

– Хоть бы пришёл уже, пусть поест, пока свежее…

Несколько раз она подбегала к окну посмотреть, не идёт ли.

«Доктор, конечно, хочет с ним переговорить… И то правда – есть с кем разговаривать! У моего сына светлая голова!»

И она просияла от гордости.

Стол был уже накрыт. Она уселась ждать. Прошёл час, другой… В лавку уйти она не могла – а вдруг сын вернётся? Молоко уже сделалось шоколадного цвета – и Сора-Хана считала, что это даже хорошо. Но потом рыба подсохла. Как жалко вкусный бульон. Можно было бы долить воды – но вдруг сын сейчас вернётся, ему придётся ждать… Нет, так не годится. Он, наверное, сейчас придёт, утешала себя Сора-Хана, но время шло, а сына видно не было. Лицо Соры-Ханы потемнело. Она замолчала и ушла к себе в комнату – не могла видеть никого из соседей…

Стало вечереть. Сора-Хана сидела за праздничным столом, на котором была расставлена посуда для молочного, – и думала. Она вздрогнула, услышав стук двери. Увидела сына и словно бы ожила – тут же, в глубине души, простив его, что он заставил её столько ждать.

– Что же ты так долго, сынок? – произнесла она с мягким упрёком. – Горячее остыло уже. Как жалко, такой свежий лещ! Ну сядь, поешь…

Она не осмелилась сказать ему: «Иди помой руки».

– Есть? – удивился сын. – Я уже поел.

Он отвернулся, чтобы снять и повесить на стену своё пальто, – и не видел, как вытянулось лицо Соры-Ханы, а её глаза погасли.

– Что значит «уже поел»? Где поел?

Он задумчиво и равнодушно ответил:

– Как это где? У доктора.

И.-Л. Перецу с благодарностью

После первой затяжки его лицо багровело, словно он поднимал что-то тяжёлое, а потом он долго и надсадно кашлял. Но взрослые ведь как-то курят, значит, должно же быть в этом что-то особенное? Он упрямился – и продолжал.

Отец его был бедным учителем, и, так как мальчикам курить не положено, он собирал бычки.

Позже, когда он учился в клойзе[9], он уже завёл привычку повсюду носить с собой мешочек с табаком. Он никогда и никому не отказывал в понюшке табака, если у него было чем поделиться, а когда не было, и сам просить не стыдился.

Его звали Менаше.

Прямо из клойза реб Шоул Мараванер взял его в зятья. Реб Шоул пришёл лично. Крупный мужчина с нависающими бровями какое-то время рассматривал Менаше молча. Будущий жених был высок, широк в плечах и силён. Он был в сюртуке средней длины, наполовину хасидском, наполовину купеческом.

Реб Шоул заглянул в книгу, задал пару вопросов, поговорил о том о сём, искоса поглядывая в сторону смущённого молодого человека и, навострив уши, прислушиваясь к его скромным, кратким репликам.

А потом, привстав с длинной скамьи, тут же прервал разговор: