– Жизнь? – Страж разжал каменную ладонь, и в ней закопошились те самые черви, слепые и жадные. – Она лишь плесень на краю его забытой чаши. А звёзды… – Он сжал кулак, и когда разжал – осталась лишь пыль. – Они горят, потому что не знают, как перестать.

Тень Бавиала вдруг зашептала у него за спиной голосом, похожим на скрип пергамента: *«Не слушай. Камни верят только в тяжесть».*

Но принц уже не мог отвести взгляд от червей, ползущих по руке Стража. Они напоминали ему что-то… Да, королевских мудрецов, которые день за днём твердили о «великом замысле», не замечая, как сами превращаются в пыль.

Бавиал потянулся к ключику, но Страж внезапно схватил его руку. Каменные пальцы были холоднее льда, и в них не было жизни – только тяжесть веков. Лицо Стража, стёртое временем, казалось, впитало в себя все сомнения тех, кто проходил здесь раньше. В его пустых глазницах мелькнули искры, словно отголоски давних споров о вере.

– Твоя дверь уже открыта, – прошипел Страж, и его голос прозвучал как скрежет надгробий, – но ты всё ещё стучишься в неё. Смешной человечек.

Принц вырвался, и на его запястье остался след – красный, как вино, но боли он не почувствовал. Вместо крови из царапины сочился серебристый туман, растворяясь в воздухе, словно его тело больше не принадлежало миру плотных материй. Его руки, когда-то загорелые от дворцовых прогулок, теперь были бледными, почти прозрачными, а в глазах, глубоких и тёмных, как ночь без звёзд, отражалось смятение.

– Что я такое? – прошептал Бавиал, сжимая ладонь, сквозь которую чудился тусклый свет ключика. Он вспомнил, как в детстве молился в часовне, глядя на витражи с ликом святого, держащего такой же ключ. «Бог – кузнец всех дверей», – говорил священник. Но теперь, глядя на Стража, Бавиал задавался вопросом: а если Творец лишь выковал замок, а ключ бросил в бездну, чтобы люди искали его вечно?

Страж, превращаясь обратно в скалу, прохрипел:

– Спроси у тех, кто идёт за тобой…

Принц обернулся. Впервые он заметил их – полупрозрачные фигуры, бредущие в метре позади. Одни плакали, другие смеялись, третьи что-то кричали, но звуков не было. Их лица были знакомыми: вот старый садовник, поливавший розы во дворце, вот девушка из кухни, которая всегда подкладывала ему лишнюю порцию пудинга… Но теперь их черты искажались, как отражение в треснувшем зеркале. Садовник, всегда такой аккуратный, был покрыт плесенью, а девушка держала в руках не пудинг, а горсть пепла.

– Вы… тоже ищете дорогу? – крикнул Бавиал, но толпа теней лишь покачала головами. Садовник поднял руку и указал на него. На сквозь него. Его палец, полуразложившийся, дрожал, будто показывал не на принца, а на пустоту за его спиной.

Тень Бавиала, отделившись от земли, заговорила голосом, в котором сплелись шёпоты всех, кого он когда-либо знал:

– Они идут за своим. За тем, что ты унёс, даже не зная.

– Что я унёс? – взмолился принц, чувствуя, как холод проникает в грудь, будто сердце заменили комом снега.

– Время, – ответила тень. Её контуры мерцали, как пламя на ветру, обнажая внутри рёбра из тенёт. – Ты взял его у них, когда переступил порог. Но ты не виноват. Так работает эта дверь.

Ключик на шее Бавиала дрогнул, и принц вдруг осознал: Страж спрашивал о Боге не случайно. Камень, лишённый жизни, стал зеркалом его собственных сомнений. «Если Творец есть – почему он позволил мне стать дверью для чужих страданий? А если нет – то чья рука высекла эти звёзды под ногами?»

Ветер донёс запах тления – не из леса, а от него самого. Его плащ, некогда алый, выцвел до серости, а узор на поясе, вырезанный из коры, теперь напоминал паутину. Даже дыхание (если оно ещё было) оставляло в воздухе иней, словно лёгкие наполнились зимой.