Он, герой, храбрый и мужественный воин, стал теперь посторонним человеком.

В апреле из смоленской почтовой конторы в Красновидово доставили письмо. Адресовано оно было Александре Селиверстовой, отправителем значился Владимир Николаевич Ворт. Он сообщал о гибели полковника Селиверстова. Ворта Сашенька хорошо помнила по Петербургу, даже пыталась протежировать ему в его ухаживаниях за Натали Нелидовой, своей знакомой по пансиону. Владимир был дружен с Селиверстовыми и теперь счел своим долгом и так далее. Алексей Кириллович был убит картечью во время контратаки французов в деле при Нюбурге. Сам Ворт при том не присутствовал, но уверен, что его друг принял смерть достойно, как подобает офицеру и христианину. Погребен Селиверстов у местной церкви вмести с другими павшими за Веру, Царя и Отчество русскими воинами. Место это Ворту известно. Затем следовали соответствующие соболезнования, корреспондент брал на себя смелость предложить вдове полковника возможную и посильную помощь, буде в оной возникнет необходимость… Память о друге… Искренняя благожелательность… Христианский долг… Подпись.

Сашенька долго смотрела в окно. Пушистая верба чуть покачивала ветками, усеянными желтыми нежными цветами, похожими на заячьи хвостики. Зеленая лужайка перед домом. На ней неугомонный Никита рубится с деревенскими мальчишками в «чижа». Дети весело гомонят, солнце светит. В руке у Сашеньки замер листок бумаги. Серый, равнодушный. Мертвый. Смерть – жизнь. Смерть – жизнь. Сколько раз за последние полгода эта жутковатая загадка предлагалась ей к решению? Норовистая судьбинушка, держащая кулачки за спиной: «А ну, угадай, в какой руке?» Судьба… Есть ли она? Или это просто цепь причин и следствий, связующая нас с рождения до могилы? Как все это тогда пошло и скучно!

Вот. У нее убили мужа. И что? Ничего. Он не угадал, в какой руке жизнь. Так же раньше или позже не угадаем и все мы. Можно плакать. Можно вот так смотреть в окно, можно верить в Божественный промысел и в смерть как в дар избавляющий. А вот жить нужно. Нужно жить. Тяжело, но нужно. Жизнь не игра, не цепь связующая, а Божий дар, что бы там ни твердили все эти философы вкупе с энциклопедистами.

Сашенька отмахнулась от этой никчемной зауми и еще раз перечла письмо Ворта. Ей вдруг открылось то, о чем она не задумывалась раньше: Владимир искренне любил ее мужа, был ему настоящим другом. Селиверстова многие любили. И крестьяне, и партизаны, и солдаты… Наверняка многие стояли над его могилой, поминали добром… Отчего же она, жена, не может? Сашенька мучительно вслушивалась, пытаясь уловить хоть искорку тепла в своей душе, хоть отзвук былого, хоть стон… Ничего. Только чириканье воробьев под стрехой, да ровный стук сердца.

– Что ж… Остается, значит, только помнить и быть достойной памяти. Господи, хоть заплакать помоги!

– Ма?

Сашенька обернулась. Перевалившись через порог, к ней весело полз Селиверстов-младший. Был он в одной рубашке, в ручонке крепко зажимал алую ленточку, еще недавно украшавшую белесые кудряшки Анфисиной Вареньки. Сашенька подхватила сына на руки, расцеловала, прижала к груди. Сразу сделалось тепло и уютно.

– Ма! – довольный своим геройством и отважным походом из детской Александр требовал продолжения игры.

Сашенька усадила его на колени лицом к себе, зачем-то зажмурилась и сказала ровным голосом:

– Твой батюшка умер, Александр.

Она боялась открыть глаза. Странно. Она боялась смотреть на сына. «Господи, помоги! Темно-то как!»

– Ма!

Теплая детская ладошка гладит Сашеньку по щеке, по ресницам, по векам… И тут она начинает плакать, раздирает, распахивает давящую тьму, ее пока еще не видящий взор принимает свет Божьего мира. Сквозь слезы она ловит на себе взгляд сына. На мгновение показалось, что смотрит на нее Алексей. Живой. И улыбка у него светлая…