Бросил взгляд на Мишаню, а он взгляд отводит. Ясное дело, всё знал, а мне ничего. Друг ещё называется!
Машенька между тем поднялась и поспешно из кабинета вышла, а у меня душа сразу в пятки колобком покатилась.
Подхватил я Ветрову под руку и чуть не силой вывел из отдела.
Встала у окна, насупилась, смотрит, пытается ногти грызть – есть у неё такая привычка: до сих пор, как видно, не избавилась.
– Ну, и что это за цирк? – поинтересовался. – С чего ты решила, что тебе тут рады?… Зачем явилась, дама из Амстердама?
– Не из Амстердама, – бурчит, – из Дрездена.
– Тем более! – отреагировал с явным раздражением.
Она в слёзы:
– Виталь, прости меня, ради Бога! Дура я, и… Совсем запуталась. Не прогоняй… Мне так плохо сейчас…
И опять попыталась на шею мне повеситься.
Снова отстранил и сказал спокойным, твёрдым голосом, хотя всё внутри клокотало:
– Натали, езжай домой! Там мама, там сестрёнка… Они ждут тебя…
– А ты?! – глаза полные слёз и надежды. – Ты – приедешь?…
– Нет, Натали, я не приеду… Умерла – так умерла.
Развернулся и ушёл.
Жестоко, скажете? А разве можно иначе с тем, кто тебя так подло предал, а потом же у тебя и сочувствия ищет?
Да, подвела она меня своим явлением, как говорится, под монастырь.
Маша появилась в отделе только через полчаса – глазки опущены, губки подрагивают слегка. Подошла к своему столу, быстро собрала вещи в сумку и сказала во всеуслышание:
– Я на сегодня и на завтра отпросилась у Романа Георгиевича. Буду только в понедельник. Всем до свидания и… удачи.
Так и ушла, не поднимая взгляда. Я к Михаилу.
– Ну, что, друг лепший, поговорим?
– Поговорим! – ответил тот с вызовом.
Говорили «в курилке» долго. То я ему претензии, то он мне. То я его за ворот и к стенке, а то – он меня. Много чего выслушал, много чего узнал.
– Да ты же никого, кроме себя не видишь! – горячился Михаил. -Возомнил, что пуп земли?! И друг тебе – уже не друг, и девушки – не слабые создания, а ломовые лошади! По «трупам» шагаешь, Виталий Максимыч?!
Я слегка опешил:
– О чём ты, Михаил? Какой пуп земли, какие трупы? Ты случаем не заболел?
– Это ты заболел, герой! – голос Михаила не просто вызывающий – скорее подбивающий на соответствующие действия, чтобы или я ему дал в рожу, или он мне.
Мне бить друга не хотелось. А он – мог в таком состоянии вполне.
– Так, – сказал я серьёзно, – пошли в кафе напротив. – Нам просто так уже не разойтись.
В кафе взяли по пиву, сели за стол – глаза в глаза, буравим друг друга.
– А теперь с самого начала, – сказал я, – и поподробнее.
– Машутку я привёл в отдел, – ответил Михаил. – Она подруга Иришки… Девчонка золото… Ты ей понравился… Ещё тогда, давно… на нашей свадьбе… Смотреть противно, как ты её изводишь! За что мстишь, герой? За Наташку? Так ту же сразу было видно: дрянная девка. А ты: блондинка, блондинка!… Дурак! Дело вовсе не в масти, а в душе человеческой… Тридцать пять лет мужику, а он так ничего и не понял… Машутка вчера призналась Ирине, что уйдёт с работы… Не может она больше тебя, идиота, видеть!
– А тут ещё и эта… сегодня присубботилась, – упал духом я. – Ты же знал, что она вернулась домой?… И ничего мне не сказал…
– Можно подумать, ты меня в последнее время слушал?! Отмахивался, как от комара!… Да, знал! И, что заявится сегодня сюда – тоже знал… Решил пусть Маша, наконец, поймёт, кто есть кто!… Да, больно. Да, обидно! Но так она быстрее в тебе разочаруется.
– Ты, что с ума сошёл?! – вскочил я с места. – Я же её люблю! Понимаешь, чёрт лысый – люблю!… Как же теперь? Что ты натворил, гад?!
– Это не я, – Михаил поднялся с места, – это ты сам натворил! Теперь сам и расхлёбывай – полной ложкой… На месте Марии – я бы тебя не простил! Ни-ког-да!