— На, хлебни, станет легче.

— Нет, не хочу… что…

Аверин подходит близко, практически вливает в меня алкоголь, кашляю, хочу быть с трезвой головой. Тепло растекается от гортани к груди, цепляюсь за руку мужчины и смотрю в его глаза. Лучше они, чем Шахова, у моего Ваньки такие же пушистые ресницы, а еще ямочка на левой щеке, когда улыбается. Как сейчас у Марка.

Да не может этого быть.

— А теперь ты выполнишь просьбу моего друга и разденешься.

— Но…

— А я обещаю, что он не сделает тебе больно.

— Да какого хрена ты с ней церемонишься?

— У нас тут небольшое погружение в прошлое, так? А там, как я помню, нам всем было хорошо. Да, крошка-мышка?

Эти черти играют на контрасте. Один: «Ты не бойся, мы не обидим», а второй: «Да вали ее уже, какого хрена ждать?»

Не верю ни одному.

— Я все расскажу, но без погружения в прошлое.

Конечно же я расскажу все, я же не самоубийца.

— Так не пойдет.

Марк чует мой подвох. Ведет пальцами по шее, по затылку, собирая волосы, оттягивая их, заставляя запрокинуть голову и смотреть в глаза.

Сейчас в них нет иронии и насмешливости. Они холодные и злые. Ох, как же я все это время ошибалась, думая, что этот красавчик добрый, а Шах злой.

13. Глава 13

— Что вы хотите знать? Спрашивайте, и не надо так со мной! Отпусти!

Резко дергаюсь в сторону, несколько шагов назад, сжимаю кулаки. Если они решили, что нашли девочку для битья, то это не про меня. Не про меня сейчас — спустя шесть лет. Я на своей территории и никому, кроме своего сына, ничего не должна.

Мужчины ничего не делают, лишь смотрят, каждый по-своему: Марк — прищурив глаза, скрестив руки на груди, Шахов — исподлобья, зло, нервно трогая стакан.

Глупая зебра загнана в угол, два хищника думают, с какого края начать ее рвать на куски, утоляя голод своей ненависти и гнева, который все это время жаждал крови.

— Тогда в Эмиратах я была по работе, но не проституткой, случайно подвернулся заказ от двух бизнесменов, которых вели спецслужбы, они там какие-то секреты Родины продавали. Меня посчитали соучастницей и предложили загладить вину.

— И ты заскочила на наши члены? — Шахов сказал сквозь зубы, посмотрел на Марка.

— Дальше. — Аверин слушает с интересом, медленно подходит ко мне ближе.

— Они попросили поставить прослушку, а в случае, если бы вы начали приставать, они вытащили бы меня из номера.

— Не вытащили, да?

— Да.

— Это говорит о чем?

— О том, что никому верить нельзя.

— Правильно.

— Пусть продолжает, я, так и быть, потерплю немного.

Не знаю, кого слушать, но верить этим двоим нельзя ни при каких обстоятельствах. И это я еще много недоговариваю — про то, за что Шахов сидел восемь месяцев, — но я даже не знала, вообще не представляла, что такое могло произойти.

— Так не пойдет.

— Что не пойдет?

— Так скучно и неинтересно. Давай поиграем, крошка-мышка? Ты согласна?

Согласна ли я была во что-то поиграть? Нет, конечно.

— Нет.

— Вопрос был задан чисто из-за моей природной вежливости.

— Марк, кончай эти игры, меня они еще тогда, в Дубае, заебали.

— Мой старый друг не ценит моменты наслаждения и удовольствия.

— Я ценю хороший минет и жесткий трах. Путь или говорит, или встает на колени.

А вот это я помню. Черт, и почему я действительно все помню?

Марк сейчас так близко, что я уже начала задыхаться от чуть уловимого на первый взгляд аромата парфюма, а еще своего предчувствия неизбежного морального падения. Они не хотят меня слушать, им нужно другое.

Отчим всегда считал меня шлюхой, с самого раннего детства, с моего пятилетнего возраста, как только появился в нашем доме. Шок, да? Так и жили. Я бы не сказала, что он деспот, тиран и гнобил нас с матерью. Но его пагубное влияние передалось ей, и они все дружно переключились на мое воспитание.