– Он перегрузил свою роль совершенно ненужными планами. Запутал всех и сам запутался, – делился своими ощущениями Немирович с Ольгой Леонардовной. – Вот увидишь, скоро он не выдержит и сам снимет себя с роли.

Как частенько бывало и раньше, Немирович оказался прав. Вместо Станиславского роль полковника Ростанева стал репетировать Массалитинов. Центр спектакля сразу сместился в сторону Фомы Опискина, которого грандиозно репетировал Москвин. Всё стало в спектакле складываться, и Немирович наконец-то стал верить, что следующий сезон они всё же откроют премьерой.


В отпуск все разъехались кто куда. Ольга Леонардовна отправилась, как обычно, в Крым, следом за ней туда же уехал и Володя Чехов с родителями, а Ольга с Мишей и его мамашей остались в городе.

– Может, мы все-таки снимем дачу? – просила Оля мужа, придерживая свой огромный живот. – Я бы делала наброски на природе… Да и тяжело мне в такую жару в городе.

– Посмотрим, – как-то неопределенно ответил Миша. – У меня есть еще кое-какие дела в Москве.

– Какие?

– Это мои дела, тебя не касаются, – отрезал Миша.

– Почему ты грубишь? – расплакалась Оля. – Ты обращаешься со мной так, как будто это я одна виновата в том, что беременна…

Ее живот уже шел впереди нее, на лице появились какие-то пятна, и вообще она старалась как можно быстрее проходить мимо зеркала. Очень уж неприглядная девица смотрела на нее оттуда. Вот и Миша стал странно вести себя в последнее время. Он пил, гулял и не только не обращал на нее внимания, а даже как-то привел домой девицу и заперся с ней в комнате матери. Правда, он не думал, что Оля так рано вернется домой, но когда они вышли из комнаты и Миша наткнулся на Ольгу, он даже не смутился. А девица все время хохотала, да так громко, что Ольге захотелось ее ударить, но она сдержалась. Воспитание! Почему она постоянно всё мужу прощает? Так же нельзя! А мамаша? Ведь это она уступила им свою спальню. Да еще с такой усмешкой встретила ее, когда Ольга вернулась раньше домой. Даже как будто обрадовалась, что Ольга сейчас всё узнает и будет переживать, а может, и поругается с ее драгоценным сыночком. Миша же был пьян. Сильно пьян. Оля даже говорить с ним не стала, не стала ничего выяснять. Разве он в состоянии был что-либо сейчас понять? Скандала не получилось, и мамаша, расстроенная, ушла спать.

– Что случилось, Миша? – спросила Оля, когда утром муж наконец-то открыл глаза. – Почему ты так сильно запил? Как объяснить твою вчерашнюю выходку с этой девицей? Ты разлюбил меня?

– Что ты! – протянул к ней руки Миша. – Я тебя очень люблю. Обними меня.

– Сначала объяснись.

– Меня очень обидели, – сделал несчастное лицо Михаил. – Очень. Я не знаю, как жить дальше.

– Кто тебя обидел? – испугалась Оля.

– В театре обидели. Помнишь, мне Станиславский позвонил, когда Москвин заболел, чтобы я приготовился вечером играть царя Федора?

– Конечно, помню. Я даже помню, как ты готовился к роли, как поехал в театр и как туда примчался с высочайшей температурой Москвин, узнав, что спектакль не отменили. Я всё помню.

– Вот-вот, – со слезами на глазах проговорил Миша. – Не дал мне сыграть! И ничего не даст! Никогда и ничего. Ведь и на роль Опискина в «Селе Степанчикове» Станиславский с Немировичем распределили сначала меня. Помнишь, как я радовался? Помнишь, как я готовился к этой роли? Я уже видел этого Фому Фомича в своем воображении! Ясно видел. Я был готов! И что же? Москвин идет к Станиславскому и настаивает, чтобы мою роль передали ему. Нагло так настаивает! И всё! Нет у меня Опискина! Ни единой репетиции мне не дали провести…