В своих задумках сержант не был одинок, похожие мысли крутились и в голове подсудимого. Шилову тоже казалось интересным знать намерения детектива, и уже на пути в УВД он пытался определить направленность «разговора». И приободрился от вывода, что опасаться нечего, потому что никакие новые зацепки у майора не могли появиться, и он снова начнет вести базар вокруг да около. Короче, ублажать и уговаривать. Это можно, это на здоровье и хоть сто порций, если не убедился до сих пор в бесполезности сломить Шилу.

Однако распоряжение майора о наручниках не походило на желание вести разговор в доброжелательном ключе, и это сбивало с толку. Майор был настроен явно не дружелюбно, и уговаривать, тем более призывать к сотрудничеству со следствием, похоже, не собирался. И зачем-то двоих помощников привлек, будто эти юнцы могут помочь. И сидят-то как, чинно да благородно, как ни в чем не бывало, я не я и хата не моя. Артисты, право слово. Будто не знают, с кем тягаться вздумали. Эх, молодо-зелено, учить вас надо. Кишка тонка, чтоб против Шилы идти.

– Садись, Шилов, – разрешил майор, – в ногах правды нет.

Шилов не заставил повторять приглашение-распоряжение дважды. Сел на единственный свободный стул возле двери, положил стиснутые наручниками руки на колени и с каким-то непонятным разочарованием подумал, что разговор все-таки сведется к уговорам. Они его до сих пор так и не поняли и принимают за какого-то дешевого фраера. Впору обидеться, если б было на кого. На больных и на ментов не обижаются. Ну-ну, попытайтесь.

Его тонкие душевные переживания детективу были неведомы, он навалился грудью на стол, сцепив руки и не собираясь, похоже, ничего записывать, и наивно поинтересовался:

– Не догадываешься, зачем я тебя вызвал?

Шилов равнодушно пожал плечами:

– Какая разница? Не хватало над каждой ерундой голову ломать…

Майор перевел взгляд на помощников, словно призывая их в свидетели столь равнодушного отношения подсудимого к собственной судьбе, и вздохнул:

– Не получается у нас разговора, не хочет он меня слышать. А бог свидетель, сколько раз я пытался помочь этому человеку, сколько времени и нервов потратил, сколько здоровья потерял, а ему это все ерундой видится, призадуматься и то лень. Кремень, а не человек. Железобетон.

Это походило на насмешку, что вспыльчивому Шиле не могло понравиться.

– Зачем вызвал, начальник? – Он едва сдержался от соблазна сплюнуть, пренебрежительно этак цыкнуть сквозь зубы в сторону стола. – Есть тема – говори, нет темы – отправляй в камеру. Мусолить ни к чему.

Помощники майора к разговору прислушивались не без внимания, хотя участия в нем не спешили принять. Ждали, похоже, своего часа. Пока говорил только майор.

– Даю я тебе, Шилов, еще один шанс смягчить наказание, – поведал он, – последний и решающий…

Киллер осклабился в широкой ухмылке:

– Вот спасибо, начальник, вот уважил так уважил, век не забуду. Бля буду. А если не договоримся, что тогда будет?

Шилов действительно ничуть не изменился и с прежней болезненностью воспринимал каждое слово оперативника. Для него даже само общение с сотрудником силовой структуры было невыносимым испытанием, любой мент действовал на его психику как красная тряпка на быка, особенно менты, стремившиеся козырнуть своими высокими полномочиями. В кабинете, ясный перец, это нетрудно, здесь за их спиной сила закона. А у Шилова лишь «браслеты» на руках да суд впереди, теперь перед ним даже эти вот юнцы плечами играют. Что ж, мертвого льва может пнуть даже ишак.

– Ничего не будет, – майор выглядел немного уставшим, – кроме суда и приговора. По правде говоря, Шилов, я не очень рассчитываю на твою разговорчивость, но несколько вопросов все-таки задам.