Птичка зыркнула волчонком, но упрямо тряхнула головой и взяла свои шесть карт с доски.

Олаф сунул ноги в тяжелые унты, подхватил с лавки старое шерстяное одеяло, все в заплатках. Его пользовали как ветошь, но для дела оно еще годилось. Накинул на плечи плащ и вышел за дверь — проведать лошадь, да и посмотреть, не случилось ли чего. Какую бы сладкую детку к ним ни занесло — дело прежде всего. Да и отвлекаться потом неохота. Жаркая будет ночка, да…

Лошадь Холег обустроил хорошо. Та дремала, прислонясь к стойлу, и только тряхнула гривой, услышав шаги.

Подветренную стенку замело снегом под самую стреху, но Олаф все равно стащил с чердака еще пару кубов пыльного прошлогоднего сена и поставил там, где померещились щели. Сквозняк стих.

Поправил на крупе попону, накинул поверх шерстяное одеяло. Лошадь благодарно ткнулась в шею, выдохнув облачко пара.

— Отдохнешь до вечера. Неча в такую погоду копыта снашивать, — Олаф похлопал по черной морде и запер дверь, оставив для тепла большой застекленный фонарь с парой толстых свечей.

На улице ветер набирал силу и завывал между редких сосновых стволов ведьмиными голосами. Снег стал колючим и сухим. Олаф по-звериному втянул воздух ноздрями. Пахло только снегом, камнем и старой хвоей. Еще бы, в такой буран любой зверь спрячется в нору.

Олаф постоял минуту, вслушался в далекий грохот горного обвала и захлопнул дверь. Стряхнул успевший промерзнуть и закаменеть плащ и зашел обратно в комнату. Вовремя.

Холег взял первый круг и теперь нарочито медленно сдавал второй. Читать поступки брата было так же легко, как и угадывать его желания. Во всяком случае те, что касались ебли.

У Холега, если присмотреться, сейчас стояло так, что здорово давило на мозги, но играть это ему не мешало.

Олаф бесшумно прошел в угол, к большому сундуку, поднял крышку, порылся, вытащил на свет кувшинчик с широким горлом, запечатанный воском, и беззвучно опустил крышку обратно. Им ведь хочется, чтобы птичка стонала от удовольствия, а не от боли? Тогда то, что в кувшинчике, очень даже придется ко двору.

Второй круг остался за южанкой. Та оживилась, приложилась к чарке с вином и снова взяла карты. Олаф улыбнулся, крадучись прошел ей за спину и медленно, словно ирбис в засаде, присел рядом. Наблюдать за этой непуганной птичкой было забавно.

Вторая смена. Две карты.

Южанка недовольно пошевелила губами. Похоже, рассчитывала на что-то крупное. Может, на “жука” с полной мастью. Холег сохранял спокойствие, только кинул на брата быстрый взгляд: убедиться, что все хорошо, а не в поисках подсказки. Судя по расслабленной позе — с картами там был полный порядок.

Третья смена карт. Южанка протянула руку к колоде и решительно сняла верхнюю карту. Посмотрела. Улыбнулась и посмотрела на Холега уже с торжеством победителя:

— Твоя очередь.

— Мне хватит. Без смены, — лениво проговорил Холег. — Хвались.

Птичка небрежно бросила на доску карты. Как в воду глядел — не “жук”, “звезда”. Правда, на две масти, но тоже редкость. Надо же, удержалась, смогла собрать. Значит, в голове не совсем пусто.

Южанка все еще торжествующе улыбалась, когда Холег выложил свои карты.

Олафу даже смотреть в них не понадобилось.

Там была “гора”. В одну масть.

— Давай детка, раздевайся. Знакомиться будем, — добродушно предложил Холег.

Белый клятвенный камень согласно засиял, подтвержая чужой проигрыш.