Но Есенин вдруг вскочил как ужаленный и воскликнул:

– Черт возьми, ведь у меня же свидание.

– Да ну, – воскликнул также громко Михаил. – И кто она?

– Кажется студентка. Во всяком случае, говорила, что учиться в институте. Вот только забыл в каком.

– А как же Зинаида?

Есенин немного смутился и не совсем уверенно проговорил:

– Ну, я ведь так чтобы немного развеяться. Сам понимаешь. Да и ты, наверное, не без греха.

– Есть такое дело.

Герасимов налил себе остатки вина и хрипло напутствовал:

Ну, тем не менее поспешай дорогой товарищ Есенин.

– Да, да, – согласился Сергей и быстро выпорхнул за дверь.

Спустя два месяца Есенин и Клычков решили зайти на Пресню в мастерскую скульптора Сергея Тимофеевича Коненкова. Захотелось молодым поэтам посмотреть, как создается монумент, посвященный памяти погибших героев.

А еще и стихи свои продемонстрировать перед большим мастером.

Поэты в шутку именовали скульптора неизменно «дедушкой».

Коненков родился в 1874 году и дедушкой, однако себя не считал.

Был он высокий, широкоплечий, похожий на очень крепкое дерево, то ли на сосну, то ли на дуб.

Каждый раз мягко и немного наигранно отнекивался он от нового своего прозвища.

Встретил Коненков поэтов восторженно, вскинув очень длинные крепкие руки высоко верх, громко вскрикнул:

– Два Сергея, два друга – метель да вьюга…

– Ну, вот товарищ дедушка принимай незваных гостей, – усмехнулся Клычков.

Коненков дернул слегка прядь волос у Клычкова, и мягко возразил.

– Какой я дедушка, мне еще и пятьдесят не исполнилось.

– Так значит ты молодой дедушка, – улыбнулся Есенин.

Коненков тоже весело усмехнулся и обратился к нему:

– А почему вы товарищ Есенин без гармошки?

– Так украли у меня ее, – тут же соврал Есенин.

– У него все всегда крадут, – пошутил Клычков.

– Эх, а я бы послушал сейчас с удовольствием частушки, – покачал головой Коненков.

– А мы без гармошки попробуем, – сказал Клычков, и вдруг загремел своим громовым басом:

«Говорили бабушке, не ходи ты на реку»…

Коненков отчаянно замахал полусогнутыми руками:

– Перестань, перестань…

Клычков удивленно воззрился на скульптора.

– Чего это вдруг?

– Коненков объяснил:

– Говорю же, без гармошки не пойдет.

– Эх, – вздохнул Клычков. Не угодишь тебе, капризный ты стал дедушка…

– Уймись, – рассмеялся, глухо Коненков.

Но тут, же серьезным взором окинув поэтов, поманил за их собой:

– Пойдемте, покажу свою работу, которую я подготовил к годовщине революции.

– Любопытно взглянуть, – сверкнул радостно синими глазами Есенин.

Клычков потер руки и удовлетворенно хмыкнул:

– Значит, мы первые ценители, так что ли?

– Да первые. И только попробуйте не оценить, – пригрозил шутливо скульптор.

Прошли через небольшой уютный дворик, где находились два наскоро сколоченные скамейки, а рядом какой-то деревянный чурбак.

– А это кто? – спросил Есенин и, не удержавшись, расхохотался во весь голос.

Коненков слегка обиженно затряс черной всклокоченной бородой.

– Ну что ты Сережа, не надо так. Это святой Николай, можно сказать мой друг извечный. Когда скука одолевает, я только с ним и беседую.

Клычков засмеялся.

– Случайно не наш Николай Клюев?

– Далеко вашему Клюеву до святого Николая, – резонировал скульптор.

Неторопливо пройдя дворик, вошли в очень большое просторное помещение, где прямо на полу, на широко расстеленном брезенте лежал просто чудовищно огромных размеров барельеф.

На картине был изображен своего рода «Гений победы» в белом хитоне с голым торсом, который сжимал в одной руке красное знамя, а в другой придерживал трепетно длинную пальмовую ветвь.

Мемориал был выполнен в желтых, белых и красных тонах. Также у ног вестника победы возлежали несколько сабель и винтовок.