Клычков ахнул:
– Ну и красота! Ну, дедушка ты и даешь!
Есенин тоже присвистнул от восторга.
– Ты настоящий мастер Коненков. Я тебе миллион дал бы за такую работу…
Скульптор удовлетворенно кивнул и сказал:
– Работа составлена из сорока девяти кусков. Собрал я ее неделю назад, так как должны были придти глянуть товарищ Свердлов и Рыков.
– Пришли? – спросил Клычков.
– Нет, пока не соизволили.
– А если не придут?
Коненков покачал головой.
– Да нет, сам Ленин обещал, что лично будет осматривать картину.
– Здорово! – почти в унисон воскликнули поэты.
– Ну, а теперь прочтите стихи, посвященные моей работе, – попросил поэтов скульптор, и, усевшись прямо на полу, стал мягко пощипывать левой рукой свою черную бороду.
– Это мы быстро, – сказал Есенин и тут же слегка высокопарно и выразительно выдал:
Спите любимые братья,
Снова родная земля
Неколебимые рати
Движет под стены Кремля…
Потом выступил Клычков.
Торопливо достав из кармана длинного потертого черного плаща сложенный вчетверо листок, торжественно продекламировал:
Сойди с креста, народ распятый,
Преобразись, проклятый враг,
Тебе грозит судьба расплатой
За каждый твой неверный шаг…
– Неплохо, неплохо, – с удовольствием закивал головой Коненков. Молодцы парни. Жаль, нет Герасимова, хотелось бы и его послушать.
– Плохо не напишет, – заверил Клычков. Мы сейчас как раз собираемся наведаться к нему.
– Передайте, что я его за уши хорошенько потреплю, за то, что не приходит, – пошутил Коненков.
– Обязательно, – звонко закричал Есенин и, заложив два пальца в рот, также громко и озорно присвистнул.
Глава 5
Оказалось, что Михаил Герасимов заболел.
Поэт лежал на кровати, сложив руки на животе почти как покойник, и время от времени тяжко вздыхал.
Увидев поэтов, Герасимов грустно обронил:
– Я друзья что – то совсем некстати заболел. Грудь болит и спину немного ломит.
Есенин присел на табурет у изголовья Герасимова и полушутливым тоном сказал:
– Миша, ты не помирай раньше времени. Стихи написал? А то товарищ дедушка сердится.
Герасимов едва заметно усмехнулся:
– Написал давно. Заходил композитор Шведов, я отдал ему текст, он должен музыку сочинить. Про вас спрашивал. Если у вас готово отдайте тоже ему. Он торопил.
– А который Шведов? – спросил Клычков. Их ведь трое братьев и все композиторы.
– Средний, Иван.
Герасимов привстал с кровати и что – то написал огрызком карандаша на клочке бумаги.
– Вот его адрес, поспешайте друзья мои.
* * *
Когда вышли на улицу Есенин сказал:
– Я Анатолия Мариенгофа тоже пригласил на торжество. Ты знаешь он нормальный парень.
Клычков недоверчивым взором окинул Есенина:
– А что он без приглашения не может придти?
– Может. Но он не знал, что целый оркестр будет исполнять кантату на наши стихи. Вот я и сказал ему об этом.
– А ты теперь намерен везде его таскать за собой?
Есенин невозмутимо заметил.
– Почему нет, он ведь мне друг. Только он хочет что – то новое, свое открыть в поэзии.
– А ты?
– И я тоже, – согласился Есенин. Чем мы хуже Маяковского и Бурлюка.
– У Маяковского абсолютно свое направление. Как он сегодня никто не пишет. Он вроде как новатор, – подчеркнул серьезно Клычков.
– Тоже мне новатор, – скептически ухмыльнулся Есенин. У него не стихи, а одни агитки. Недолго протянет.
– Насчет агиток согласен, есть такое дело. А вот, сколько протянет, решит время, – рассудительно подытожил Антоныч.
Глава 6
Однако Мариенгоф на Красную площадь не пришел.
По крайне мере так решил Есенин, так как найти его не смог.
Но и искать, если откровенно было не так уж и легко.
Народу в этот день (восьмого ноября 1918 года) было на площади так много, что казалось не то, что яблоку даже иголке некуда упасть.