– Моя серёжка упала в воду!

– Когда упала? – спросил Джек.

– Только что.

Француженка теребила мочку правого уха, и на её лице отражалось сожаление, смешанное с надеждой. Вторая серёжка в виде золотого лепестка с маленьким брильянтом была на месте. Братья обменялись взглядами. Том видел, что Джек уже готов лезть в воду, и напомнил ему:

– Здесь метров пятнадцать в глубину и песок.

– Шансов мало, что мы найдём твою серёжку, Мишель, – предупредил Джек.

– А риска много, – вставил Том.

– Ну пожалуйста, Джек! Что тебе стоит! – просила девушка, словно не услышав слов братьев.

– Если я её найду, обещаешь подарить мне то, что попрошу?

– Да, если это будет не дороже моей серёжки.

– То, что я хочу, не потребует от тебя никаких затрат.

– Хорошо, согласна.

– Может, всё-таки не стоит? – попытался остановить брата Том. – Ты же здесь никогда не нырял!

– Я справлюсь, – заверил его Джек.

Поднявшись, он сделал глубокий вдох, взглянул на Тома, как бы извиняясь за то, что действует не по правилам, и нырнул. Одно из этих неписанных правил, установленных взрослыми для юных островитян, гласило: «Собираясь нырять в незнакомом месте, обвяжись верёвкой и передай второй конец напарнику!» Джек почти никогда не пользовался верёвкой в бухте. Он слишком хорошо её знал. И всё-таки нырять у Грота слёз ему не доводилось. Здесь вообще редко встречались желающие достать до дна.

Юноша быстро пошёл в глубину. Полные воздуха лёгкие тянули Джека наверх, но он упрямо двигался вниз, помогая себе руками. Чем глубже, тем темнее становилась вода. Джек преодолел больше половины пути, когда почувствовал солоноватый вкус во рту. Давление усиливалось. Сказывалось и то, что он слишком быстро погрузился. Но всё это не пугало молодого человека. «Для такого опытного ныряльщика, как я, – рассуждал он, – погружение на десять-пятнадцать метров вполне допустимо». «Но не там, где ты ещё никогда не нырял!» – мысленно возражал ему младший брат, пристально глядя в воду, как будто мог видеть сквозь её толщу.

Джека не было уже минуты три. Мишель ничем не выражала беспокойства. Том был уверен, что ей и в голову не придёт горевать, случись что-нибудь с его братом. А мадемуазель и вправду уже думала не столько о потерянной серёжке, сколько о том, как расплатиться с Джеком, если вдруг он найдёт тот золотой лепесток с маленьким брильянтом. «В общем-то вещь не такая уж и дорогая», – пришла к выводу Мишель.

К исходу четвёртой минуты неподалёку от катера показалась голова Джека. Он подплыл поближе, не без труда забрался внутрь, сплюнул за борт, нисколько не стесняясь, и протянул Мишель потерянное украшение. «Как ты её нашёл?!» – воскликнул Том. Джек не удостоил брата ответом. Юная мадемуазель взяла серёжку и будничным тоном сказала ему спасибо. Джек только кивнул, не считая нужным напоминать Мишель об оплате свой услуги. В порт они возвращались молча. Как только француженка покинула катер и удалилась на приличное расстояние, Том набросился на брата:

– Какие ещё нужны доказательства, чтобы ты понял: ей всё равно! Она любит только себя!

– Ты прав, – согласился Джек. – Но мне нравится это бессердечное существо. Сам не знаю, почему.

– Она тебя угробит и даже не расстроится.

– Всё не так страшно, братишка! Что с тобой? Том Клайн злится: удивительное зрелище!

– Мы живём на острове. Завтра все будут знать, что ты достал ей серёжку со дна бухты, и тогда…

– Мишель никому об этом не расскажет. Я знаю.

– Посмотрим! – с сомнением махнул рукой Том.

Обдумывая случившееся за последнюю неделю, Джек не мог принять и понять многого из того, что делала и говорила Мишель. Её манера не здороваться и не прощаться вызывала у юноши недоумение. Помощь других людей, даже очень существенную, она воспринимала как нечто само собой разумеющееся. И все-таки Джек её прощал. А вот Том просто ненавидел.