Желавшіе однимъ скрѣпитъ наборъ
Завязанныхъ и снившихся чужимъ,
Отвергнутымъ причиной удивленья!
Пусть не вернется старый соръ
Предубежденья тайнаго! Зажимъ
Тревогъ – основа для творенья!
«Ты – единеніе съ собой…»
Ты – единеніе съ собой
Въ заброшенномъ и темномъ балаганѣ.
Ты – пиръ земной и схожій во…
Не знать про то! Очнись, гдѣ былъ!
Даль церкви – точный бой,
Слѣды ночей, потрепаны въ карманѣ.
Кѣмъ сталъ? Возложены въ кого
Терпѣніе, нарушенный твой пылъ?
Стукъ давитъ двери. Мессѣ радъ
Твой скульпторъ вѣры предисловій.
Въ улыбкѣ испоконъ – молчаніе и вой.
Пусты по горизонту всѣ скамьи воровъ.
Ряды безъ чиселъ – отворившій матъ
Всѣ правила и вѣхи пустословій.
Людской предѣлъ – колючій бой
За стѣнами плюющихъ поваровъ!
Ты – по себѣ… Ты – мѣрный край
Расхожихъ вывесокъ камней,
Пристрастій воспылать отъ монотонныхъ
Тѣхъ скриповъ, что другимъ – въ ухватъ
Во подати отъ счастья. Убирай
Свою натуру, отличимую при ней,
Кто не листала просо въ неуемныхъ
Флотиліяхъ при порчѣ новыхъ вратъ.
Какъ зелень въ приворотѣ гулкихъ клавишъ
Вмѣщаетъ двѣ звѣзды окна на злѣ
Казавшихся распоротыми въ полѣ
И спрятанными площадью высотъ!
Въ день новаго дождя собою травишь
Обманъ сидящаго на лопнувшемъ козлѣ,
Не замѣчаемомъ въ твоемъ укорѣ.
Всѣ прочитаютъ слово въ оборотъ!
Никто не обернется вѣшаться двери
Поблажкой прикрываемыхъ бугровъ
Отъ пѣнія, что выше. Не берусь судить.
Лишь воздухъ раскрываю въ морось.
Куда смотрѣть? Оттуда забери
Кончающійся перстъ. Онъ – не таковъ,
Какъ на прибитыхъ въ градѣ. Положить
Такъ стало нужнымъ выси скорость!
Чистилищемъ дворца не писанъ и поджогъ
Исхожей пристани внѣ рукъ
Ловящихъ облака, признаніе житья
По стертымъ тайнамъ въ переводѣ.
Луной застылъ щемящій сверху стокъ
Пощады примиренья. Модой вдругъ
Перевернулась старая бадья:
Тамъ много душъ! И сколь еще во сводѣ!..
«Все – сырость… Лужи – небеса…»
Все – сырость… Лужи – небеса…
Ложится вѣтеръ, стынетъ въ словѣ
Портретъ затасканныхъ до рукъ.
Дождь – возрожденная роса,
Разсыпанная въ чашѣ крови,
Неисчерпаемый извозчикъ отъ разлукъ.
Все таетъ… Не склонить и насъ,
Не помнящихъ ночные глазъ вокзалы.
Недвижимъ по театру этихъ чистыхъ
Далекій огнь, сторонясь прикрасъ,
Рожденные водою и хоралы,
И небеса, похожи на игристыхъ.
Все помнитъ глаженный конвертъ
Испуга прикасаться пожеланью
Задорныхъ тупиковъ въ аллеѣ напроломъ.
И благороденъ въ фонаряхъ простой alert,
Навязшій принимать по упованью
Отъ улицъ не причастія на сломъ
Своихъ не частыхъ тупиковъ рѣчей.
Объятъ мой вечеръ приглашеннымъ рвомъ
На безконечный возвращенья приступъ.
Гдѣ ловкость красокъ? Осенью ничьей
Становятся отъ номеровъ ночникъ и громъ.
Рука – погоды торопливый выступъ.
А каждый въ безпросвѣтной лжи этапъ
Намокшихъ вѣтокъ – тишь не эталона
Людского вечера въ подобіи «укусы».
Съ почтенной выси замѣняетъ трапъ
Испорченныхъ мелодій старостъ склона,
Забывъ собратъ по стѣнамъ юнымъ бусы.
Но гордъ не лоскутомъ потеръ угла
Смиренный въ цвѣтѣ, тающій въ иконъ
Послѣднемъ отъ страданій невпопадъ.
Сдуваемымъ по возвращеніи смогла
Остаться пропасть, обращенная въ поклонъ,
Разбитымъ въ стеклахъ мысленныхъ заплатъ…
«Имъ хотѣлось прибиться… Чертогъ…»
Имъ хотѣлось прибиться… Чертогъ —
Ложный путь фонарей, не забытъ.
Каждой твари, извѣстно, негоже
Проходить расписанья. Клинокъ —
Испытаній младенецъ. И плачетъ навзрыдъ
О своемъ утѣшеньѣ. О, Боже!..
Гдѣ же глубь, отстраненная насъ?
Подоспѣть бы однажды за ней!..
Крикъ – началенъ. Здѣсь – тьма и зерно.
Тамъ – круговъ кутерьма. Кто-то спасъ
Отъ величья издохшихъ царей
Всѣхъ и каждаго. Точно равно
Въ насъ, ступающихъ сразу на трапъ,
Суевѣрныхъ въ отброшенныхъ чарахъ
И листахъ пресловутыхъ кончинъ…