Матёрый вожак не имел имени собственного, но явно имел пространственное мышление на предмет укромных мест. Наверняка раньше у него уже был опыт встреч с двуногими из службы отлова бродячих собак и участвовал в уличных схватках с другими собаками. Фигура, конечно, колоритная, но шутить с ним желания не возникало, от слова совсем. А моя собачья судьба благодаря ему была поставлена на паузу. И пришло… Даже не знаю, как это назвать… осознание ошибочности изменения выбранного мной пути и всех устоявшихся привычек.

Через недоверие и непонимание, теперь необходимо было срочно догадаться, для чего я так неожиданно нарисовался в этом чуждом для меня мире, и что мне с собой, как с собакой, делать? И почему кто-то выбрал для меня столь экзотическую форму дальнейшего существования? Это было ни на что не похоже, и я никогда о таком не слышал и не читал. Ощущал себя Штирлицем, потерявшим связь с Центром, и Юстас ничего не мог передать Алексу по приччине того, что тот слишком хорошо законспирировался и почти не вызывал у окружающих подозрений о возможности существования в виде иной формы жизни.

Я тогда ещё не знал, что спустя некоторое время в целях конспирации мне придётся научиться совершенно невозможным для меня ранее вещам: воровать и убивать. А пока я позиционировал себя в качестве большого, немного туповатого увальня, которому постоянно хочется спать. Спать действительно всё время хотелось. По собачьим меркам я был довольно крупным псом и почти все собаки в стае были меньше меня по размерам. Хоть и пришлось стать членом организованной собачьей группировки, но членом вялым, очень ленивым на подъём. Первое время меня ставили только на дежурство по охране спящей братии в пределах негромкого собачьего лая. И за мной самим тоже наблюдали, я это чувствовал. Но вскоре доверили патрулирование территории в сопровождении одного опытного барбоса, заместителя нашего босса, который был ему предан буквально как собака. Он был из брошенных, но ещё помнил, как звучит сочетание звуков человеческого голоса, которое когда-то обозначало его имя «Рекс». Как и всякая собака, которой довелось пожить домашней жизнью, он до сих пор мечтал, чтобы кто-нибудь снова произнёс его имя, но всё реже вспоминал счастье домашней доброты и доверия к людям.

Теперь он был несчастным бездомником и хорошо помнил, как будучи выброшенным на улицу, остался один на сырой и холодной земле. Конечно он был благодарен и безмерно предан матёрому вожаку за то, что тот сумел придать новый смысл его существованию в этом мученическом мире. Он немного опасался меня, потому что при первом знакомстве я, совершенно не зная силу своего укуса, случайно прокусил ему ногу. Но корректность победила грубость и этот лохматый пёс, обнюхав меня и зализав кровь на лапе, отошёл немного в сторону, аккуратно расписавшись на камне. А я, повинуясь какому-то инстинкту, сделал то же самое. В общем, мы подписали «договор о ненападении». Теперь я старался ложиться спать рядом с ним, когда мы оба не находились на дежурстве или не уходили на обход территории. Я заметил, что иногда он просыпался с карандашами засохших слёз возле глаз. Это о многом говорило, но «в разведку» я бы с ним не пошёл.

3. Одиночество

А идти было нужно. И не для того, чтобы, как на фронте, «добывать языка», а для того, чтобы не потерять свой собственный вместе с головой. Я довольно скоро пришёл к выводу, что «идиллия» моего пребывания в собачьей банде не может продолжаться вечно. Эти шавки меня терпели, потому что так им приказал вожак, но чувствовалась в них какая-то опасная внутренняя злоба и неприязнь к чужаку.