– А английский тебе зачем?

– Для общего развития, любопытная солоха.

– А ты – темная лошадка. Поскакали?

Он смотрел на меня очень спокойно и не без удовольствия:

– Попалась бы ты мне несколько лет назад…

Он явно чего-то не договорил, но я чувствовала, что он не хочет лгать, и решила не спрашивать, а свести все к шутке:

– Несколько лет назад ты надрал бы мне уши, ведь ты был завучем, а я не самой примерной ученицей…

Он обрадовался и с удовольствием стал развивать тему:

– Ни за что. Я бы тебя нашлепал.

Дни полетели незаметно. Мать привыкла к Виталику, но не теряла бдительности. То есть подслушивала, подглядывала, или посылала сестренку посмотреть, чем мы занимаемся. А занимались мы плаванием и настольным теннисом. Он играл намного лучше всех и натаскивал меня терпеливо и с удовольствием. Уже через неделю я начала понемногу обыгрывать некоторых завсегдатаев, а Виталик раздувался от гордости. По вечерам я говорила матери, что мы идем в кино или на танцы (она считала неприличным оставаться с мужчиной один на один), а сами гуляли и болтали.

Я хорошо усвоила урок, и ни о чем его не спрашивала, но иногда он начинал рассказывать эпизоды из своей школьной практики, и мы смеялись вместе. Но особенно хорошо он умел спрашивать и слушать. И создавать ощущение, что я – инопланетянка, и все, что я рассказываю, ему страшно интересно и ново. Мы бродили в кромешной тьме по дороге, ведущей в город, сразу отбросив прогулки в парке, где на каждой скамейке целовались влюбленные. Мне казалось, что мы – выше этого.

Однажды мы сидели на скамейке на берегу моря. Позади нас протянулась полоса колючих кустарников. Впереди – легкие волны с тихим шорохом, расслабляя и убаюкивая, накатывались на песок. Ночь была теплая и лунная. Вдруг он попросил меня поцеловать его. Я растерялась: мне и самой хотелось этого, но страшная скованность мешала мне сделать это. Я чувствовала, что стою на краю бездны, пугающей и притягательной.

– Прости, я не могу.

– Не хочу?

– Нет, не могу.

– Но ведь ты хочешь этого. Неужели ты думаешь, что я не вижу, что ты тоже не считаешь нас просто приятелями? Или ты думаешь, что это – курортный роман: конец путевке – конец любви?

Я обрадовалась и испугалась: он впервые произнес это слово, да так просто, будто между нами все давно было решено. И я спросила с надеждой в душе и иронией на губах:

– А ты думаешь, что это не так?

– Нет, не так. Я не хочу быть нечестным с тобой: может быть, мы никогда больше не встретимся, но, поверь, это останется. Останется чистым и добрым, но слишком поздним подарком судьбы, чтобы принять его, не задумываясь, имеешь ли ты на это право.

Я молчала. Мне нравилось, что он не врет ни мне, ни себе, но мне трудно было ответить. Он сказал так много, и так много не договорил. Ну и пусть. Я привыкла не задавать лишних вопросов. На меня напал столбняк. Виталий продолжал говорить тихо и веско:

– Ты читала Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой»?

Я кивнула. Лучше уж говорить о литературе, но он вернул разговор в выбранное им русло:

– Я не хочу говорить об этой вещи, она очень спорная, но название! Какое яркое название – праздник, который всегда с тобой! Зачем мы сами, умышленно, не хотим сделать этот праздник еще более неповторимым? Радость возникшей между нами духовной близости уникальна, но и она мертва, и она сотрется в памяти. Я хочу унести с собой и другую память – запомнить вкус твоих губ, запах волос, ощущение твоей загорелой кожи пол моей ладонью. Неужели это – плохо? Неужели тебе не хочется того же?

Я дотянулась губами к самому его уху и прошептала: