– Не навернусь! – весело ответил Ванька.
– Ах так? Тогда останешься после уроков и будешь мыть все парты до единой!
– Я же разулся! Я же в носках прыгаю! – тоненько и жалобно возмутился Ванька и слез с парты.
– Спасибо, Наташа, – сказала Екатерина Даниловна, но почему-то нахмурилась.
– Екатерина Даниловна, вот Олег Комаров сделает медали, а мы с Глебом класс украсим, у ваших же сейчас всё равно физкультура? Вот они придут, а тут уже красиво…
Опять этот Глеб, везде этот Глеб! Олежка вырезáл из разноцветного картона медали и думал, что, если бы они жили давным-давно, он убил бы Кокорина на дуэли. Взял бы огромные такие пистолеты. Бах, бах! Он бы не промахнулся, потому что был бы натренированный.
– Олег! Ну ты что? Ты же всё испортил! Посмотри! Ты не то вырезаешь совсем!
Олежка поднял на Наташку глаза, а потом посмотрел на листы, из которых вырезал медали. Круги получались ровные, большие, чего ей не нравится-то? Наташка перевернула картонный лист, и Олежка увидел, что там, на другой стороне, эти медали уже напечатаны! И подписаны: «Интеллектуальный марафон, 1 „Б“ класс, победителю». Он думал, что ему придётся подписывать самому, ведь у него почерк лучше всех в классе и Наташка только поэтому его позвала! А теперь он вырезал круги с другой стороны и всё испортил! Ни одной целой медали не осталось!
Подошла Екатерина Даниловна, ахнула:
– Олег, да ты что! Ну разве можно быть таким невнимательным?! Ты весь праздник нам испортил! Как я теперь детей награждать буду?! Это же простое задание! Любой первоклассник справится!
– Надо было им на рисовании дать, – сказал Глеб, – они бы быстренько вырезали…
Олежка бросил ножницы и выскочил из класса.
Глава 3
Ночью
Вечером Олежка лежал в кровати, укрывшись одеялом с головой. У родителей работал телевизор (значит, помирились), Васёна тренькала у себя в комнате на гитаре. Тоже мне! Олежка прекрасно знал, что все эти треньканья – из-за Феденьки Атлягузова! Он в девятом классе учится, все девчонки в школе по нему с ума сходят. Ведь именно он пишет песни для рок-группы и вообще самый главный у них после Марии Степановны. И девчонки тоже играть учатся, надеются, что их в группу возьмут и на фестиваль тоже, к Федечке поближе! Просто смех! А Васька – дура!
Плохо было Олежке. Как он мог так опозориться? А главное – убежал. Ну изрезал медали, надо было сказать: «Екатерина Даниловна, давайте я новые быстро сделаю, у меня хорошо получится, я лучше всех в классе пишу, вы же сами говорили!» И сделал бы эти медали заново, и всё было бы нормально, а теперь…
Олежка тихонько заплакал, прижавшись носом к стенке. Он представил, как Глеб улыбается своей лучезарной (идиотской!) улыбкой ему вслед, а Наташка пожимает плечами. И Екатерина Даниловна скажет что-нибудь такое, как она умеет, чтобы уж совсем добить человека… что-нибудь такое…
Он даже не может придумать что.
Самое лучшее было бы сейчас умереть. Ну или хотя бы заболеть. Только очень тяжело, чтобы реанимация, и он без сознания, никого не узнаёт, и врач только разводит руками на все вопросы. И вот к нему пропускают Наташку (он звал её в бреду), она смотрит в его бледное лицо и кусает губы.
«Комаров, – шепчет она, – миленький Комаров, прости меня!»
Но Олежка её уже не слышит. Врач берёт Наташку за плечи и медленно выводит из палаты. Она, конечно, рыдает. Но, увы, уже ничем не помочь. Олежка опять всхлипнул. Он уже был взрослый и понимал, что это пустые мечты – никогда не удаётся заболеть по заказу.
– Не реви. Ну, хватит. Слышишь? Глупо.
Олежка замер. Слова были сказаны тихо, но сказаны были.
«Может, телевизор?»