Но то она, а то дети – батюшка в школу пришел красноречивый, сам горячо убежденный в том, о чем говорил со школьниками. После его визита несколько человек в пятом классе захотели креститься: батюшка сам приглашал желающих к себе в церковь, обещая крестить централизованно и бесплатно. Единственное, что ему требовалось – согласие родителей, без которого и школьная администрация должна была наложить вето на это начинание. Вынужденная замещать классного руководителя, Марина объявила, что каждый желающий должен принести записку от мамы: «Я, такая-то… изъявляю свое согласие…»

Форму заявления написали на доске. Но записку на следующий день принесла только Рита – другие пятиклассники, более пылко выражавшие свои чувства, попросту об этом забыли.

Развернув листок, Марина прочла послание Ритиной мамы:

«Уважаемая Марина Кирилловна!

В нашей семье очень хорошо относятся к христианству; мы сами христиане. Ритин папа, теперь он уже умер, был очень верующий. Но я считаю, что Рите рано креститься: пока она противный, эгоистичный ребенок. Так вот пусть исправляется». И подпись.

Это было уникальное в своем роде письмо. С одной стороны, сами христиане и папа «был очень верующий». Как же у таких людей девочка до сих пор некрещеная? И уж совсем резало ухо «противный эгоистичный ребенок». С глазу на глаз дочку можно ругать и похлеще, но чтобы в письме к учительнице…

Уязвленная за Риту, Марина тогда подарила ей красивую косынку с цветами. Перед классом она объяснила свой подарок так: «Поскольку Рита единственная не забыла про записку, значит, только она хочет креститься всерьез. И значит, когда-нибудь это произойдет, а чтобы ходить в церковь, девочке нужна косынка».

С тех пор прошло три года, батюшка больше не приходил, и о религии в школе больше не говорили. Но Марина продолжала чувствовать к Рите какую-то особенную жалостливую теплоту. Правда, выказывать это чувство было нельзя: стабильность в классе держалась исключительно на основах сурового спартанского равенства, а в случае обнаружения пристрастий праведный гнев класса постигал того, кто являлся их объектом. Косынка с цветами была исключением, разовым следствием сильного душевного порыва. После этого Марина не разрешала себе прямо отличать Риту, хвалить ее больше заслуженного либо вызывать к доске чаще других. Но что мешало порой остановить девочку в коридоре, задать для виду какой-нибудь вопрос – и при этом взглянуть на нее теплым, подбадривающим взглядом. Чуткая Рита, несомненно, ощущала, что учительница посылает ей свое одобрение, свою поддержку, которая так нужна девочке в тринадцать лет. Особенно если дома ты «противный эгоистичный ребенок».

У Маши была счастливая внешность – настоящая русская красавица со светлой косой, с большими смеющимися глазами. И счастливый характер: она почти всегда улыбалась, не признавая сложных жизненных ситуаций. Правда, от нее не приходилось ждать чего-то исключительного – остроумных решений, глубоких выводов, проявлений зрелого интеллекта. Но, как говорится, на яблоне яблоки, а на елке шишки. Окружающим хватало Машиной неизменной доброжелательности, ее заразительного оптимизма, а отсутствие сложности в характере чаще воспринималось не как недостаток, а как достоинство. Это был яркий тип будущей домашней женщины, доброй и верной жены, не претендующей на первенство в семейной жизни. Многим мужчинам нужна именно такая жена, к тому же красавица.

Раньше, в пятом классе, с Машей дружила худенькая некрасивая Ленка, скуластая и веснушчатая. Все учителя знали, что эти подружки – хорошие девочки, уважительные и готовые услужить. Их посылали что-нибудь принести, кому-нибудь что-нибудь передать, просили вытереть доску или держать во время урока нужные картинки, таблицы. Перед Новым годом Маша с Ленкой оставались в школе до вечера: вырезать из салфеток снежинки и развешивать где только можно. Если требовалось послать учеников на какое-то районное мероприятие, где важна численность детей, Маша с Ленкой всегда соглашались ехать.