Кадайль взяла Брансена за руку.

– Ну что, пять миль? – спросила она.

– Итого за день будет семь, – отвечал молодой человек. – Завтра пройдем еще семь.

Кадайль запрокинула голову и пристально взглянула упрямому мужу в глаза.

– Две без камня?

– Две с половиной, – отрезал он.

Смех Каллен заставил их обернуться. Она стояла, держа за поводья Дулли.

– И они еще смеют утверждать, будто мой спутник и есть самый большой упрямец, – заметила она, потрясая уздечкой.

Все трое расхохотались. Даже старый Дулли фыркнул и тихонько заржал.

Откуда-то из темноты на него накатилось протяжное рычание, раскатистое «р», но вдруг оборвалось и стало затухать, словно волна, принявшая обратный бег.

Потом рокот стал нарастать снова, наполнив Кормика заунывной вибрацией и увлекая за собой вперед.

Он инстинктивно повиновался, толком не понимая, вынесет ли этот звук его из бездны и хочется ли этого ему, запертому в кромешной пустоте.

В эту секунду Кормик не желал ничего. Он просто был и не знал, как назвать это – моментом чистого бытия или абсолютного небытия. Но раскатистое «р» влекло его вперед, словно к краю скалы. Он сделал шаг и провалился в черноту. Но стоило открыть глаза, как его ослепило белоснежное сияние. Вернулись ощущения, а с ними и сознание.

Свет оказался отражением солнца, сверкавшим в воде, вкус во рту – вкусом песка, ибо монах лежал лицом вниз. Звук был песней, которую пели поври.

С неимоверным трудом Кормик повернул голову. Гномы в окровавленных беретах, положив руки друг другу на плечи, водили хоровод – несколько шагов влево, потом вправо.

Они двигались с удивительной синхронностью, напевая:

Кормик попытался поднять голову повыше, но не смог. Только теперь он понял, что крепко связан. Его руки были туго стянуты за спиной, жесткие стебли ползучих растений мучительно впивались в запястья. Но это было ничто в сравнении с болью, которая пронзала голову, стоило пошевелить ею. Словно горячие угли жгли ему затылок, и юноша снова зарылся лицом в песок, не в силах терпеть муку.

Он зажмурился и застонал, скрипя песком на зубах. Хотелось потрогать рану, но никак было не освободить руки.

Постепенно боль отступила, а поври все пели и кружились, отходя от берега все дальше. На сей раз Кормик не стал поднимать только голову, а медленно повернулся весь, так, что мог лучше видеть их. Он заметил, что гномы окружили кольцом определенное место, какой-то предмет. Прислушавшись к словам песни, монах понял смысл этого странного танца.

Кормик прикусил язык, чтобы нечаянным стоном не прервать печальную церемонию, которая оказалась довольно продолжительной. Наконец кольцо разомкнулось, и стала видна груда сложенных друг на друга камней. Не прерывая пения и по-прежнему держа ритм, гномы выстроились в линию, обошли кругом могилу павшего товарища и направились к берегу.

– Ага, очнулся? – спросил главный поври, когда они вернулись на пляж и стали разбредаться. – А я уж думал, весь день проспишь.

– Правильно сделал бы, – добавил другой карлик зловещим тоном. – А самым умным было бы послушать товарищей и спрятаться в их каменном доме.