– Но так даже веселее, – заметил еще один, шагнул вперед и снял свой алый берет.

В руке у него блеснул кривой зазубренный нож, уже перепачканный кровью, и Кормик понял, что обречен. Поври, прозванные кровавыми колпаками, носили свою главную ценность на голове. Береты стали для гномов чем-то вроде наградной ленты, знака почета. По какому-то волшебству, недоступному другим расам, этот головной убор, смоченный в крови поверженного врага, сиял тем ярче, чем больше побед было на счету его владельца.

Гном, вооруженный ножом, подошел к Кормику. Тот старался побороть страх и озирался в поисках собратьев, но никого не было видно.

Все монахи заперлись в каменной часовне, как заметил один из поври. Кормик не мог даже высвободить руки, чтобы защититься.

Высокая, стройная девушка стремительно бежала по едва различимой лесной тропинке, ведущей на берег. Пышные листья папоротников и низких кустарников то и дело хлестали ее по голым ногам. Была пора полуденной службы, Благословления рыболовов, провести которую надлежало Милкейле, как того требовал ее статус в племени. Она отвела последнюю ветвь, преграждавшую путь, взглянула на скалистый пляж и обнаружила, что берег пуст. Стало ясно, что церемонию придется отложить. Рыбаки, взобравшись на груду камней, все как один напряженно глядели куда-то на юго-восток.

Милкейла подошла к ним и вскоре поняла, в чем дело. По водной глади озера доносился шум сражения, треск копий, обрывки криков.

– Это с острова Часовни, – сказал один из ее соплеменников.

Девушка уже и сама догадалась об этом. Звуки долетали оттуда, где находился маленький, покрытый скалами остров, на котором абелийские чужестранцы соорудили свой скромный монастырь.

– Видать, сейчас родная земля мила монахам как никогда, – съязвил другой рыбак, чем вызвал одобрительные смешки остальных.

Милкейла откинула с лица пышную каштановую гриву, которая отливала медью в лучах восхода и заката, и тоже стала вглядываться в даль, хотя понимала, что на таком расстоянии сквозь дымку ничего увидеть невозможно. Только в ветреную погоду, когда бесконечный туман кое-где рассеивался, с Йоссунфира – так назывался этот остров – можно было заметить монашескую обитель, да и то в виде далекого неясного пятна. Но в этот день пелена казалась сплошной, впрочем, как и почти всегда.

– Уж лучше поври, чем эти монахи, – заметил еще один рыболов, и все закивали.

Милкейла промолчала, чтобы не показать недовольства. Она не разделяла общего мнения. Более того, раньше ее клан Снегопада племени Ян Оссум и братия Абеля были очень дружны. Когда эти странные южные вангардцы только появились на берегах озера, они стали помогать варварам, особенно касте шаманов, к которой принадлежала сама Милкейла. Тогда она еще была юной старательной ученицей. Но потом многие сородичи отвернулись от абелийцев – слишком уж упорствовали монахи в том, что их путь единственно правильный, что только их религия истинная, а потому все обязаны строго блюсти должный порядок и ритуалы.

Милкейла непроизвольно коснулась ожерелья, которое носила под блузой. Нитку переливающихся самоцветов разной магической силы, подаренную ей одним из младших монахов, она скрывала за более традиционным украшением из когтей, зубов и ярких перьев. Девушка виновато огляделась. Ей пришлось бы несладко, узнай кто-нибудь из рода об этой тайне, не говоря уже о том, что она встречается с тем самым монахом, занимается с ним абелийской магией, да и не только ею.

Шум битвы стал слышнее.

– Никак им задали перцу, – сказал кто-то. – Надо спустить лодки на воду. После битвы найдется чем поживиться. Может, мы даже заберемся в их каменную церковь и вышвырнем этих убогих абелийцев с озера раз и навсегда.