Театры ищут обычно уборщиц, бухгалтеров, вахтёров, реже – звукорежиссёров, чаще – монтировщиков, совсем часто – гардеробщиков. Наверное, так в России будет до тех пор, пока театр в нашей стране будет начинаться с вешалки, а не с драматурга. Ну или хотя бы с вешалки для драматурга.

После всего сказанного осталось только добавить, что у меня лучшая профессия на Земле. И, что самое ужасное, я сейчас серьёзно.

После открытия мемориального комплекса, разработки лучшей в России системы патриотического воспитания детей, издания книжки на эту тему (в студенческие годы) – мне сулили большое будущее. И пока я мучительно выбирала между должностями Президента РФ и Директора мира, очень быстро выяснилось, что я вместе со своей неугомонностью совершенно никому и нигде не нужна, кроме… БЛАГОВЕЩЕНСКОГО КЛАДБИЩА!

Уникальная возможность фонтанировать идеями без вреда живым людям! Это был самый толстый в моей жизни намёк на то, что выдержать меня способны только мёртвые.

Часа полтора тогдашний директор кладбища отчаянно убеждала меня стать её замом, а через годик – директором. Каждое событие, произошедшее в течение этих полутора часов, буквально кричало, что это место работы – именно то, о котором я мечтала всю жизнь. Сначала директор кладбища мимоходом проронила, что последний раз была в отпуске лет тридцать назад. Потом у неё последовательно случилось две истерики и три припадка, потому что тот, кто должен был выкопать по плану пять могил, напился и вместо этого закопал пять могил, вырытых более ответственным коллегой. Затем этот «кто-то», к моей великой радости, был вызван на ковёр. «Посмотри на эту девочку, пьянь! Ей двадцать лет, а она уже поставила памятник в городе! А ты пять могил вырыть не можешь!» Последовал отлуп мужика всеми подручными средствами.

«Такой зарплаты ты не найдешь нигде!» – заманчиво подмигивала она мне, пока не зашла какая-то женщина, не упала на колени и не стала умолять похоронить её хоть где-нибудь. Хоть прямо сейчас. Это были самые страшные полтора часа в моей жизни: тогда я поняла, что есть совсем другой мир, и он совсем рядом.

Когда я решила всё же выбрать путь драматурга, директор кладбища очень доходчиво объяснила мне, что я дура. И, в общем-то, она права. Потому что когда человек покупает гроб, он не говорит: «Ну давайте, я посмотрю, как подойдёт, понравится ли друзьям, и если он произведёт фурор на всех, то, возможно, заплачу вам. Заверните, пожалуйста (бесплатно)». Драматург же создаёт произведение, а потом слоняется по «покупателям», которым то цвет не подходит, то материал, то размер. В такие моменты я невольно вспоминаю о своей первой несостоявшейся должности.

Помните мою посуду с клавишами, за которой я охотилась два месяца, заказала Бог знает откуда, и он же один знает, за какую цену (мужу это знать опасно для жизни)? Помните? Забудьте. Разбилась. Сама пошла и разбилась с горя. Суицид. В чате магазина сообщили, что, конечно же, само собой разумеется, в наличии нет именно глубокой тарелки, которая разбилась, – остались только плоские. Поэтому придётся ждать майского поступления. Когда плоская большая тарелка тоже покончила с собой, в наличии оказались только маленькие. И тут прозвучали самые обидные слова: мне предложили не оформлять сейчас заказ, а подождать до мая, чтобы точно знать, сколько к маю у меня останется тарелок со всего набора и сколько надо будет дозаказать… А я ведь даже ответить по-человечески не могу. Только цензурно. А если убить, то на выбор: взглядом, словом или презрением. Её я убила презрением. До мая.