Когда мы выбрались, все трое смотрели на меня.

Фоули – особенно дотошно.

– Ну… бывает, – сказал он, как будто вытолкнул эти два слова из себя.

Это был его максимум. Но я видел: что-то у него в башке щёлкнуло.

Впервые.

Штаб-квартира встретила нас, холодом, тусклым светом и вонью сырого дерева. Что-то между подвалом и моргом. Всё по классике.

Ненавидел это место – слава Мерлину, его спалили на следующий год.

– Как прошло? – голос Поттера с лестницы.

Фоули молча прошёл мимо. Не ответил.

Лонгботтом шёл за ним, утирая лоб, придерживая руку, которая вся была в крови. Джинни – за ним. Слегка прихрамывала, держалась за левый бок, из которого по штанине стекала кровь. Губы поджаты в тонкую линию.

Я закрыл дверь.

Гарри ждал, не двигаясь.

– Что произошло? – спросил он.

Гермиона подошла сзади, сразу встала рядом. Инстинкт – как у матерей. Или у тех, кто слишком часто лечит чужие раны.

– Джинни? – спросила она мягко. Та только кивнула. Без слов. Грейнджер тут же заклинанием провела диагностику и усадила Джинни на стул.

– Была засада, – сказал я. – Трое. Никого не узнал. Я бы сказал, все – новенькие.

– Выглядите как будто отбились с трудом? – Поттер смотрел не на меня, а на Джинни, за которой тянулся след из кровавых капель. Грейнджер уже колдовала над раной, влив перед этим в рыжую три флакона зелья.

– Все благодаря белобрысому, – хрипло бросил Фоули из угла.

Гарри перевёл на меня взгляд.

– Хорек спас ее, – ответил за меня Фоули. – Прыгнул за Джинни, как сраный Гриндевальд. Даже не подумал. Бум – и рыбкой вниз.

Повисло молчание. Я опустился на диван.

Гермиона выдохнула.

Гарри моргнул. Один раз. Второй.

– Просто сработал инстинкт. Или долбоебизм, не знаю. – сказал я.

– Второе, это точно, – буркнула Джинни. Её голос был хриплый, но не колючий. Усталая колючка – уже шаг вперёд.

Лонгботом сел прямо напротив меня все еще придерживая раненую руку, но в глазах была.... благодарность?

Гарри смотрел на меня как будто я – жаба, заговорившая голосом Дамблдора.

– Спасибо, – тихо сказал он.

Я кивнул.

Ну охуеть теперь.

Третий год войны.

Битвы больше не пахнут честью.

Никаких героических речей, пафосных призывов, драматических пауз под барабанную дробь. Все просто хотят дожить до завтра. Даже святая троица теперь не гнушается непростительных. Потому что Пожиратели вытворяют такое, что всё остальное – детский лепет. И добром здесь уже ничего не кончится.

Я предпочитаю находить пленных мёртвыми.

Потому что собирать им кишки обратно, запихивая всё в тело, как в рюкзак, чтобы донести до точки отсечки – тот ещё квест. Иногда даже не знаешь, с чего начать. С руки или с дыхания.

Профессора Трелони мы нашли без правой ноги и левой руки. Жива. Но недолго. Не успели.

И я до сих пор помню, как она посмотрела на меня. Сквозь кровь, сквозь туман боли. Как будто увидела будущее. Своё. Моё. Всего мира.

Я стоял на балконе штаба Ордена и смотрел, как тлеет вечер. Солнце опускалось в пепел. Воздух пах гарью и серой. Руки дрожали. Два дня без сна. Четыре пачки магловских сигарет. Пульс, как у старого радио – только шум.

Внизу Рон орал. На кого – неважно. Он всегда орал. Даже если виноваты были обстоятельства.

Я достал очередную сигарету. Зажигалка дрожала в пальцах, как будто тоже устала от всего.

– Ты куришь? – голос за спиной. Сухой. Почти удивлённый.

Повернулся.

Поттер.

Как всегда с этим своим видом «я должен вытащить всех из болота, включая жаб». В этот раз, возможно, пришёл спасти меня от сигареты.

– Да, – сказал я, поднося к губам. – Когда мир идёт в жопу, магловские сигареты – сносная альтернатива огневиски. Хотя лучше – оба сразу.