Джеймс зарабатывал две с половиной тысячи долларов в год, но Лукреция по-прежнему отказывалась от помощи по дому. У нее оказался потрясающий талант упрощать домашнюю работу, стоило ей только как следует подумать об этом. И пока она сидела дома с детьми, такие мысли давали выход ее энергии. Ей нравилось вставать утром и печь дюжину пирогов или закрутить пару дюжин банок с маринованной селедкой еще до того, как вся семья оторвет голову от подушки. Она не увлекалась красивыми вышивками, занимавшими досуг многих женщин в ее время, но, пока она разговаривала или сидела на собраниях, руки ее были постоянно заняты либо вязанием, либо шитьем. Она аккуратно записывала каждый потраченный цент и на всю жизнь сохранила привычку отдавать все сэкономленное на благотворительность. Чернокожие бедняки всегда могли рассчитывать на то, что у дверей дома Лукреции им дадут какую-нибудь еду, а то и пару монет.

Но мир за порогом дома предъявлял свои требования. Часть Общества Друзей, поддерживающая Хикса, крайне нуждалась в ее талантах организатора, посредника и проповедника, и в течение нескольких последующих лет она большую часть своей избыточной и неиспользованной энергии посвящала этим задачам. Начала она с малого, посетив все семьи членов нового месячного собрания, находившегося в деловой части города и поддерживающего Хикса. Лукреция шла от дома к дому, так же, как делала Элизабет Когишел на Нантакете двадцать пять лет тому назад, сидела с семьями в парадных гостиных, склонив голову в молчании, пока не ощущала потребность говорить. Ее первая миссия увенчалась грандиозным успехом. Она могла бы незамедлительно заняться более амбициозными проектами, если бы не обнаружила, что снова беременна. А ведь ей было уже тридцать пять.

В октябре 1828 года родилась Пэтти. В течение последующих двух лет Лукреция не отлучалась далеко от дома, ограничив свое служение районом Филадельфии. В мае 1830 года ее избрали клерком Филадельфийского женского годового собрания.

В первые же дни своей работы в этой должности она столкнулась с существенной дилеммой. Посланец от мужского собрания доставил ей копию письма, подготовленного Джоном Комли, клерком мужского собрания, и адресованного Лондонскому Годовому собранию. Письмо посвящалось защите Общества Друзей-хикситов от обвинений в ереси. Поскольку квакерство зародилось в Англии в семнадцатом веке, Лондон по-прежнему считал себя окончательным арбитром в вопросах веры. Евангелическое движение сначала затронуло британских Друзей, а уж потом они повлияли на филадельфийцев. Таким образом, они, безусловно, были на стороне группы консерваторов и отказывались признавать большинство в лице сторонников Хикса. Предыдущее послание, отправленное в 1828 году, вернулось из Лондона нераспечатанным.

С замирающим сердцем в перерыве между собраниями Лукреция прочитала текст второго письма. Вдобавок к заявлению, что сторонники Хикса не являлись атеистами или деистами, там говорилось, что «мы благоговейно верим в историю рождения, жизни, деяний, смерти и воскресения Святого Иисуса, как написано о том в Писании». Этими словами авторы письма отрекались от Хикса и декларировали вероучение, которое она никогда не одобряла. Что ей было делать? Как клерк женского годового собрания, она была обязана прочитать заявление своей группе и, в случае одобрения, подписать его, независимо от того, согласна ли она с ним или нет. Надежда на то, что женщины отвергнут то, что уже приняли мужчины, была весьма слабой. В ситуациях, подобных этой, квакерские женщины привыкли следовать мнению мужчин с рабской покорностью овечек. Сможет ли она воодушевить их на выступление против письма, если выскажет свое мнение? В глубине сердца она осознавала, что большинство было готово на любой компромисс, лишь бы завоевать одобрение фигуры власти – Лондонского Годового собрания. Кому как не ей было прекрасно известно, каково это – жаждать похвалы. Но она также ощущала и движущую силу внутреннего голоса, побуждавшую идти в противоположном направлении.