Заметное положение, занимаемое Лукрецией в Обществе Друзей, создавало для нее дополнительные трудности. Другие могли менять свои убеждения, не вызывая при этом особого возмущения. Но консерваторы чрезвычайно не желали терять Лукрецию с ее даром служения, а сторонники Хикса жаждали заполучить ее на свою сторону. Изменить позицию означало, что двери ее любимого Собрания Двенадцатой улицы, где она нашла утешение после смерти Томми, были бы закрыты для нее навсегда. Лукрецию осудили бы проповедники и от нее отреклись бы старейшины. Она содрогалась при одной только мысли о подобном исходе, принимая во внимание потребность в одобрении от окружающих, пустившую глубокие корни в ее душе. А, кроме того, как могла она даже помыслить о том, чтобы перейти на сторону противников Джеймса, в поддержке и стойкости которого она так нуждалась? А как мог он обойтись без жены – его голоса и всей его жизни? Поздней осенью Лукреция приняла решение и встретилась с городскими сторонниками Хикса в их временной резиденции в красивом кирпичном здании Общества Плотников.

Обвинения посыпались на нее градом. На всю жизнь она запомнила это время страданий. Много лет спустя Лукреция рассказала, как все было, молодому проповеднику, столкнувшемуся с подобной ситуацией. «Когда она обнаружила, что во имя истины должна расстаться со старыми друзьями, когда перед ней закрылись дома собраний, где она так любила встречаться с ними, когда ей пришлось подвергнуться осуждению за то, что она старалась сохранить верность велениям своей души», – это было все равно, что умереть. Оказалось, что ходить в Свете приходится по трудной и одинокой дороге. Подобно расширяющейся расщелине в земной поверхности, по всему Восточному побережью ширилось разобщение, начавшееся в Филадельфии. Соседи переставали разговаривать друг с другом, ссорились родственники. В свое время дедушка Джеймс Мотт написал молодой чете много ценных писем. Но теперь Анна Мотт потребовала, чтобы Джеймс и Лукреция вернули переписку, поскольку опасалась, что, судя по этим письмам, можно подумать – покойный Джеймс Мотт-старший поддерживал Хикса.

Школа Весттаун оставалась под контролем консерваторов. В 1826 году Лукреция подготовила дочь к поступлению в Весттаун, теперь же пришлось вернуть ее домой. Но Лукреция была не готова смириться с тем, что образование Анны закончилось. К тому же и Мария в десять лет переросла уровень средней школы. К счастью, Лукреция знала, куда отправить обеих девочек. Ее мать, Анна Коффин, недавно переехала в Аврору, штат Нью-Йорк, где, вместе с англичанкой Сьюзен Марриот, открыла школу для девочек на одной из близлежащих ферм. Двоюродная сестра Ребекка Банкер была старшим преподавателем, а Марта Коффин Пелэм учила рисованию. Анна Коффин уже приняла в свою школу Анну Темпл, так что для девочек Мотт там подобралась хорошая родственная компания. К тому же на ферме они могли и подоить корову, и покормить цыплят, и услышать крик петуха на рассвете, словом, испытать те радости, которых лишены городские дети.

Раскол между сторонниками Хикса и консерваторами вскоре достиг Авроры. Анна Коффин приняла сторону Хикса и подверглась остракизму со стороны Собрания Скипио. Марта, утратившая свое членство из-за брака с Питером Пелхэмом, окончательно рассталась с Обществом Друзей. В дополнение к занятиям живописью, она начала читать романы и носить яркие цвета. Вскоре она подружилась с франтоватым юристом Дэвидом Райтом, открывшим свою практику в районе Оберна.

Теперь, когда большая часть ее ближайших родственников оказалась на севере штата Нью-Йорк, Лукреция обнаружила, что жизнь ее значительно упростилась. Дома остались только двое детей – Томас и Элизабет, и дом казался практически пустым. Во время годовых собраний у Моттов всегда останавливались многочисленные гости города. Теперь же они стали приглашать остановиться у них в доме на Сансом-стрит «не своих», посещавших Филадельфию по делам аболиционистского движения. Вскоре информация о том, что реформаторов ждет теплый прием в доме у Моттов, распространилась по всему Восточному побережью.